Зима Гелликонии

После того как земляне установили связи сопереживания и сочувствия с Гелликонией, во Вселенной появился новый эволюционный фактор. Земляне, осознанно или нет, воздействовали из фокуса сознания целой биосферы. В сочувственной связи оказалась заложена огромная мощность. Сочувствие оказалось эмоциональным и социальным эквивалентом гравитации и электромагнитного поля; нить сопереживания связала две планеты.

Проще всего будет сказать, что в итоге Гайя установила прямую связь со своей младшей сестрой, Всеобщей Прародительницей.

Конечно, это было и остается только догадкой. Человечество не может ясно видеть в своем великом умвелте. Однако человечество вполне способно обострить имеющиеся в его распоряжении чувства, чтобы отыскать вокруг себя доказательства. А все доказательства говорили о том, что Гайе и Всеобщей Прародительнице удалось установить связь через посредство своего потомства, выступившего проектором этой связи. Можно только догадываться, каково было потрясение, когда эта связь наконец установилась — если не считать доказательством вторично наступивший ледниковый период и чем сопровождалось последующее отступление льда.

Догадки говорили также о том, что выздоровление Гайи ускорило освежающее воздействие контакта с сестринским духом, находящимся неподалеку.

Были и геонавты: невозмутимые, совершенно спокойные, дружелюбные и, главное, — абсолютно новые и незнакомые создания. Их нельзя было рассматривать как гримасу эволюции, только как проявление доброй воли, порожденное новой и могущественной дружбой...

Но пока на Гелликонии продолжалось увядание большого сезона — великий август неостановимо истекал.

В северном полушарии малое лето уже подошло к концу. Ночные заморозки обещали еще более морозные ночи. В извилистых проходах Шивенинкского хребта уже властвовал мороз, и все живые существа, забредшие сюда, подчинялись законам этого ледяного повелителя.

Стояло утро. С северного полюса несла свое воющее дыхание буря. Припасы были надежно укрыты. Фагор и Уундаамп запрягали асокинов. С тех пор как они покинули Снарагатт, минуло семнадцать дней. Ничто не говорило о том, что за ними кто-то гонится.

Из трех пассажиров лучше других держался Шокерандит. Торес Лахл замолчала и уже несколько дней не произносила ни слова. Ночью она лежала в палатке тихо, как мертвая. Фашналгид говорил очень редко, в основном ругался. Уже через минуту после того, как они выходили из палатки на мороз, их брови и уши белели от обморожения, а щеки давно почернели от стужи.

Последний участок тропы лежал на высоте шести тысяч метров. Справа в клубящемся облаке высилась сплошная ледяная гора. Видимость составляла всего несколько футов.

Уундаамп подошел к Шокерандиту, взглянул на него смеющимися, обведенными изморозью глазами:

— Сегодня будет легкий переход, — прокричал ондод. — Пойдем вниз с холма, через тоннель. Помнишь тоннель, начальник?

— Тоннель Нунаат?

Для того чтобы говорить на ветру, требовалось немало усилий.

— Ага, Нунаат. К вечеру будем там. Такип пить, мясо кусать, оччара курить. Гуумта.

— Гуумта. Торес устала.

Ондод потряс головой.

— Скоро она будет мясом для асокинов. Больше не дает байвак гуумта, ага?

Ондод засмеялся, не разжимая губ.

Шокерандит увидел, что погонщик хочет сказать что-то еще. Они одновременно повернулись спиной к тем, кто паковал груз в сани, затягивая кожаными ремнями. Уундаамп сложил руки на груди.

— У твоего друга под носом вырос хороший хвост.

Ондод быстро и лукаво сверкнул глазами в сторону саней.

— Ты про Фашналгида?

— Про твоего друга с хвостом под носом. Упряжка его не любит. Для упряжки от него много какуул. Только плохо. Мы выбросим этот мусор в тоннеле Нунаат, ага?

— Он обидел Моуб?

— Комар кусается? Нет, но прошлой ночью он сунул свой сук в Моуб. Байвак этот мешок с салом, итчо? Ей не понравилось. В ней ребенок Уундаампа.

Ондод рассмеялся.

— Поэтому мы выбросим этот мусор в тоннеле, понимаешь.

— Извини, Уундаамп. Луубис за то, что сказал мне — но не нужно смртаа в тоннеле, пожалуйста. Я поговорю со своим другом в Нунаате. Он не будет больше байвак Моуб.

— Начальник, нам лучше выбросить твоего друга. Иначе большой какуул вижу.

Уундаамп осклабился, похлопал себя по лбу и круто повернулся на пятках.

Ондоды редко выдают свое раздражение или злость. Но ондоды большие предатели — и это Шокерандит отлично знал. Уундаамп продолжал держаться дружелюбно; без хотя бы видимости дружелюбия путешествие было бы совершенно невозможно; но, рассказав человеку о том, что его жена опозорена, ондод потерял лицо.

Шокерандиту было предложено соединиться с Моуб. Таково было гостеприимство ондодов, и, отклонив приглашение, Шокерандит мог нанести большую обиду. Но Фашналгида никто не приглашал, он взял свое без спросу и тем самым нарушил закон ондодов. А закон ондодов был прост и строг; оскорбление означало смерть нарушителю, смртаа. Фашналгида полагалось убить без колебаний и предупреждения. И если Уундаамп решил бросить Фашналгида в тоннеле Нунаата, то Шокерандит никак не мог поколебать этого решения.