Зима Гелликонии

Потом они повернули на север, ветер дохнул им в лицо, и двадцатиградусный мороз словно ударил еще сильнее.

Но небеса оставались чистыми, и, когда Лутерин с Владетелем ехали через притихший городок, стала видна огромная несимметричная масса, нависшая над горой Харнабхар.

— Это Шивенинк, третий по высоте горный пик на планете, — сказал Аспераманка, указывая на гору. — Что за провинциальная дыра! — он с отвращением фыркнул.

На минуту стали видны огромные, изрезанные голые склоны горы; потом видение снова пропало, и мрачный призрак, нависший над городком, погрузился в тучи.

По извилистой тропе сани доставили пассажиров к воротам монастыря Бамбек. Слуги помогли седокам выбраться из мехов. Рабы отворили врата, и прибывшие оказались в просторном зале, где уже собралось немало людей солидного вида.

Под взглядами окружающих они поднялись на несколько пролетов лестницы. Лутерин не испытывал интереса к тому, куда они направляются. Он прислушивался к рокоту голосов внизу. Углубившись в свои мысли, он представлял себе свою камеру внутри Колеса, каждую царапину на ее глухих сомкнутых стенах.

Наконец они добрались до зала под самой крышей монастыря. Зал был круглый. Пол покрывали два ковра, один белый, другой черный. Ковры разделяла металлическая полоса, проходившая через середину комнаты и разделявшая комнату на две равные части. Рожки с биогазом давали тусклый свет. Единственное окно, выходившее на юг, сейчас было задернуто тяжелой шторой.

На шторе было вышито Великое Колесо, катящееся по небесам, с гребцами, сидящими в крошечных камерах по периметру Колеса — в лазурных одеждах, с блаженными улыбками на лицах.

«Наконец-то мне стали понятны эти блаженные улыбки», — подумал Лутерин.

Музыканты в глубине зала играли тягучую мрачную мелодию. Лакеи с подносами обносили всех напитками.

Появился Хранитель Колеса, Эбсток Эсикананзи, и грациозно поднял руку в приветствии. Улыбнувшись и отвесив всем полупоклон, Хранитель тяжелой походкой направился туда, где стояли Владетель и Лутерин.

Эсикананзи и Аспераманка приветствовали друг друга, и Эсикананзи спросил:

— Сегодня твой друг более общителен?

Получив отрицательный ответ, Хранитель обратился к Лутерину, пытаясь придать своим словам оттенок искренности:

— Что ж, то, что ты сейчас увидишь, может быть, разговорит тебя.

Очень быстро обе важные персоны оказались в кольце приглашенных, и Лутерин осторожно протиснулся из центра группы. Кто-то тронул его за рукав. Он повернулся и увидел пару широко раскрытых глаз. Перед ним стояла стройная женщина и смотрела на него с испугом, с потрясенным вниманием, но осторожно. На женщине было платье до пола из темно-багрового бархата, с воротником из тонких кружев. И хотя женщина была уже немолода и лицо ее осунулось по сравнению с былыми временами, Лутерин немедленно узнал ее.

Он тихо произнес ее имя.

Инсил кивнула, словно ее подозрения подтвердились, и прошептала:

— Говорят, будто ты передвигаешься с большим трудом и никого не узнаешь. Как всегда, сплошная ложь! Видишь, Лутерин, как тяжело воскреснуть из мертвых и оказаться в той же лицемерной толпе — только постаревшей, еще более жадной... испуганной. Как ты находишь меня, Лутерин?

Откровенно говоря, ее голос показался ему жестким, лицо мрачным, а обилие драгоценностей в ушах, на запястьях, на пальцах, удивило.

Но более всего Лутерина поразили глаза Инсил. Они изменились. Зрачки казались огромными — из-за того внимания, с которым она смотрела на него, решил он. Белков почти не было видно, и он восхищенно подумал: «В этих зрачках можно увидеть душу Инсил».

Но ей нежно сказал:

— Два профиля в поисках лица?

— Я уже об этом позабыла. Жизнь в Харнабхаре с каждым годом становится все скучнее — грязнее, мрачнее, лживее. Но этого следовало ожидать. Все оскудевает. И наши души тоже.

Она потерла руки — жест, которого он не мог припомнить.

— Но ты продолжаешь жить, Инсил. Ты самая красивая женщина из всех, кого я помню.

Это признание далось ему не без усилия, и он понял, сколько труда потребуется для того, чтобы снова научиться общению. Преодолевая трудности светской беседы, он чувствовал, как в нем просыпаются старые привычки — среди прочих и привычка неизменно быть вежливым с женщинами.

— Не лги, Лутерин. Колесо изготовлено для того, чтобы превращать мужчин в святых, не правда ли? Ты обратил внимание, что я не спрашиваю тебя о том, что ты чувствовал там?

— Ты вышла замуж, Сил?

Ее глаза стали огромными. Она прошептала чуть слышно — но ее слова так и сочились ядом:

— Конечно вышла, болван! Эсикананзи лучше обращаются с рабами, чем с членами своей семьи. И какая женщина сможет выжить в этой глуши, не продав себя предусмотрительно человеку с тугим кошельком?

Она пошатнулась.

— Мы уже всесторонне обсудили этот знаменательный вопрос, когда ты был одним из кандидатов.

Она говорила чересчур быстро для него.

— Так ты продалась, Сил? Что ты имеешь в виду?