Зима в Мадриде

Глядя им вслед, Барбара думала, что Сэнди не хочет детей, ей уже тридцать, и, вероятно, матерью она так и не станет. Когда-то она страстно желала родить ребенка от Берни. Ее мысли вернулись к той их осени в красном Мадриде. Всего четыре года назад, но это была словно другая эпоха.

В тот первый вечер в баре Берни показался ей необыкновенным, экзотическим созданием. И дело было не только в его красоте: несоответствие между произношением выпускника частной школы и неряшливой одеждой лишь усиливало ощущение нереальности.

— Как вы повредили руку? — спросила Барбара.

— Меня подстрелил снайпер в парке Каса-де-Кампо. Рана быстро заживает, кость слегка задело. Я в отпуске по болезни, живу с друзьями в Карабанчеле.

— Это не тот пригород, который обстреливают националисты? Я слышала, там шли бои.

— Да, в самом дальнем от города районе. Но люди, которые там живут, не хотят уходить. — Он улыбнулся. — Они восхитительны, такие сильные. Я познакомился с одной семьей, когда приезжал сюда пять лет назад. Старший сын вступил в отряд милиции и служит в Каса-де-Кампо. Его мать каждый день носит туда горячую еду.

— Вы не хотите уехать домой?

Лицо Берни посуровело.

— Я останусь здесь до конца. Пока мы не похороним фашизм здесь, в Мадриде.

— Кажется, теперь поступает больше вооружения из России?

— Да. Мы отбросим Франко. А как насчет вас, что вы здесь делаете?

— Я работаю в Красном Кресте. Помогаю разыскивать пропавших людей, организую обмены. В основном детей.

— В госпитале, где я лежал, было кое-какое медицинское оборудование от Красного Креста. Бог знает как оно необходимо. — Берни пристально посмотрел на нее своими большими глазами-оливками. — Но вы ведь и фашистов снабжаете?

— Приходится. Мы должны соблюдать нейтралитет.

— Не забывайте, какая сторона восстала против законно избранного правительства.

— Куда вас ранило? — сменила тему Барбара.

— В руку, над локтем. Врачи говорят, скоро будет как новая. Тогда я вернусь на фронт.

— Немного выше, и пострадало бы плечо. Это может быть очень неприятно.

— Вы медик?

— Медсестра. Хотя давно не имела практики. Теперь я бюрократ. — Она усмехнулась, будто осуждая саму себя.

— Не говорите так, мир нужно организовывать.

— Никогда не слышала таких слов, — рассмеялась Барбара. — Не имеет значения то, что ваша работа важна, во всем мире бюрократия дурно пахнет.

— Давно вы в Красном Кресте?

— Четыре года. Я теперь редко езжу в Англию.

— Там семья?

— Да, но я не виделась с родными уже года два. У нас мало общего. А вы чем занимались… дома?

— Ну, до отъезда сюда я позировал скульпторам.

Барбара едва не пролила вино.

— Что?!

— Я позировал нескольким скульпторам в Лондоне. Не беспокойтесь, ничего непристойного. Просто работа.

Барбара силилась подобрать слова.

— Вам, наверное, было очень холодно, — заметила она.

— Да. По всему Лондону стоят статуи в мурашках.

Дверь с грохотом распахнулась, и в бар ввалилась большая компания милиционеров в рабочих комбинезонах, среди них были и девушки из женского батальона. Они столпились у бара, кричали и толкались. Берни посерьезнел:

— Новобранцы. Завтра поедут на фронт. Не хотите пойти в другое место? Можем заглянуть в кафе «Хихон». Вдруг застанем там Хемингуэя.

— Оно не рядом с телефонной станцией, которую обстреливают националисты?

— «Хихону» опасность не грозит, кафе немного в стороне.

Женщина из милиции не старше восемнадцати подошла и одной рукой обняла Берни:

– ¡Compadre! ¡Salud!

Она прижала его к себе крепче и что-то прокричала своим товарищам по-испански, те засмеялись и отозвались громкими возгласами. Барбара ничего не поняла, но Берни покраснел.

— Нам нужно идти, — извиняющимся тоном произнес он.

Женщина насупилась. Здоровой рукой Берни взял за руку Барбару и повел ее сквозь толпу.

Снаружи, на Пуэрта-дель-Соль, он не отпустил ее. Сердце Барбары забилось чаще. Осеннее солнце озаряло красноватым закатным светом плакаты с портретами Ленина и Сталина. По площади с дребезгом проезжали трамваи.

— Вы поняли, что они говорили? — спросил Берни.

— Нет. Мой испанский пока не столь хорош.

— Может, это и к лучшему. Милиционеры довольно раскованны. — Он стыдливо хохотнул. — Как вы справляетесь с работой, если не знаете языка?

— О, у нас есть переводчики. И я постепенно учу испанский. Наша контора напоминает Вавилонскую башню. В основном работают французы и швейцарцы. Я говорю по-французски.

Они свернули на улицу Монтеро. Нищий калека протянул к ним руку из дверной ниши.

— Por solidaridad, — сказал он.

Берни дал ему монету в десять сантимов:

— Ради солидарности. — Он мрачно усмехнулся. — Это вместо «ради любви Господней». Когда мы победим, нищих больше не будет. Как и священников.

Они вышли на Гран-Виа, и вдруг над головой раздался громкий рокот. Люди замерли, стали смотреть вверх. Кто-то бросился бежать.

— Не поискать ли нам бомбоубежище? — спросила Барбара, нервно оглядевшись.

— Все в порядке, это самолет-разведчик. Пошли.

Кафе «Хихон», до войны логово богемных радикалов, было оформлено по новой моде, с мебелью и прочим в стиле ар-деко. Все стены в зеркалах. В баре полно офицеров.