Зима в раю

– Санитарные инспекторы ничего не понимают – absolutamente nada[76]! – Далее последовал страстный монолог. Да как смеют они утверждать, будто в его кухне недостаточно чисто, на том только основании, что он пускает туда кошек? Кошки – опрятные животные. Много ли найдется санинспекторов, которые вылизывают свои зады языком? Вот то-то и оно. Так что не надо катить бочку на кошек. Вот мыши – да, они грязные. Мыши распространяют болезни – но в его кухне мышей нет, и все благодаря кошкам, конечно же. Повара, между прочим, зазывали котов в свои кухни еще за тысячи лет до того, как придумали этих проклятых санинспекторов. Так что спорить тут не о чем, и точка! Да, вот еще что – почему это ему нельзя курить во время готовки? Дым создается огнем, не так ли, а в огне микробы жить не могут. Hombre[77], да когда он готовит на барбекю, с едой контактирует куда больше огня и дыма, чем его бывает от сигареты. И уж поверьте, пепел с сигареты никогда не падает на его еду.

– Ох уж эти мне санитарные инспекторы! BASTARDOS![78] – Кулак Пере грохнул по столу, отчего металлический поднос подскочил и с оглушительным звоном упал на плитки пола. Испуганные кошки разлетелись кто куда, а грубо разбуженный Пепито спрыгнул с коленей Элли и приземлился прямо на спину моей черепаховой компаньонки. И я моментально почувствовал уже хорошо знакомую боль от кошачьих когтей, впивающихся в мою плоть. Теперь действительно пора было отправляться домой.

Глава 2

Газ и монахини

– Я знаю, что на вашей ферме больше нет кур, так как Франсиска Феррер свернула всем им шеи и отправила в кастрюлю за день до вашего прибытия, – улыбнулась старая крестьянка, вручая мне корзину с крупными коричневыми яйцами. – Потрогайте – они еще теплые, – сказала она и, взяв мою руку, направила ее в корзинку. – Muy frescos, estos huevos, no?[79]

Они определенно были свежими – свежими в старом добром значении этого слова, с маленькими пушистыми перышками, приставшими к скорлупе там, где она запачкалась куриным пометом. Совсем как те яйца, которые я собирал в курятнике у бабушки, будучи ребенком. С внезапной остротой я ощутил, как наши более «прогрессивные» методы приучили людей покупать безликие яйца, все чистые до скрипа и со штампами на боку, в одинаковых скучных упаковках. Черт, думал я, должно быть, миллионы современных детишек уверены, что куры так и несут яйца – коробками по десять штук.

Я чуть ли не прослезился при виде этих настоящих яиц.

– Вы не любите яйца? – спросила озадаченная старуха.

– О, sí, sí,

– спохватился я. – Просто следы помета напомнили мне о моей бабушке.

Она почесала седую голову и выпалила череду недоступных мне ругательств, из которых более или менее знакомой была только фраза «loco extranjero» – довольно распространенное на Майорке выражение, означающее «сумасшедший иностранец».

Торопливо поблагодарив крестьянку за любезность, я выразил надежду, что своей медлительностью не обидел ее. Мне трудно было описать на испанском ностальгию, которую вызвала в моей душе ее корзинка настоящих, помеченных куриным дерьмом яиц, но я все-таки попытался.

Она положила мне на руку свою натруженную ладонь, останавливая меня на полуслове, хотя я и сам то и дело запинался.

– Tranquilo, señor – не волнуйтесь. Испанский и для меня не родной язык, и когда мне приходится говорить на нем, мне тоже трудно подобрать правильные слова. В былые дни мы здесь, бывало, говорили только на mallorquín[80], так что теперь, если я должна общаться на языке españoles

[81], то говорю очень медленно… совсем как вы… как un extranjero, да?

Ее глаза блеснули подобно маленьким черным жемчужинам, а лицо сморщилось в широкой, во весь рот, улыбке, отчего обнажились пять ярких белых зубов – два вверху и три внизу. То была одна из тех заразительных улыбок, перед которыми невозможно устоять (я бы сравнил ее с визуальной щекоткой), и, видя мою ответную ухмылку, старуха сжала лицо ладонями и захихикала. Через секунду или две ее лицо потемнело, улыбка превратилась в оскал, и она опять забормотала проклятия себе под нос. На этот раз ее неудовольствие, насколько я смог понять, вызвали яйца, гражданская война и солдаты, а еще profesión inmoral[82], которой занимались madres[83] этих наглых españoles.

Я спохватился, что до сих пор еще не представился, и поспешил исправить эту оплошность.

– Знаю, знаю, – перебила она меня. – Франсиска Феррер – La Condesa, графиня, как мы ее зовем, – все мне о вас рассказала. Com estás?[84] А я – Мария Бауса, соседка с фермы, что расположена к северу от вас. И я должна поблагодарить вас, señor, потому что земля, которую вы купили здесь, наконец-то отделит мою finca от дома La Condesa Феррер – gracias a Dios[85].