Зима в раю

– Пап, вот все эти горы. Наверняка телевизор из-за них плохо работает. И трава… Я не вижу здесь травы. Где же мы будем играть в футбол?

– Как это типично для тебя. Всегда думаешь только о себе, – отчитал его старший брат. Маленький эгоист, вот кто ты такой. – Затем он обернулся ко мне с ободряющей улыбкой. – Не волнуйся, папа. Тут супер. Просто шикарно. Но кое-что меня все же беспокоит. Как мы будем работать на этих крошечных полях? Приличных размеров трактору здесь попросту негде даже развернуться. И как трактор заедет под все эти деревья с низкими ветвями?

– Да, это отдельная большая тема, Сэнди, – вздохнул я.

Оба сына стояли и смотрели на меня, склонив головы на одну и ту же сторону и под одинаковым углом. Они ждали приемлемых ответов на свои вопросы. Я понятия не имел, как их подготовить к новостям: о том, что телевизора у нас вообще не будет до тех пор, пока наши застрявшие где-то на полпути из Шотландии вещи не прибудут наконец на Майорку; о том, что на местных фермах вообще нет травы, кроме сорняков; а также о том, что приличных размеров трактора у нас нет и не будет никогда.

Спасла меня Элли, которая бросила весело:

– Ну, пошли, мальчики. Хватайте свои чемоданы и идите за мной. Вам, должно быть, не терпится поскорее увидеть свои новые спальни.

– Да, правильно, Элли, – быстро подхватил я. – Ты покажи ребятам, как тут со всем управляться. Когда мы подъезжали к дому, я заметил, что старый Пеп как раз сейчас работает на своей finca

. Думаю, мне стоит сходить к нему и представиться. Нам ведь нужно будет пригласить его овец попастись на наших сорняках.

Пеп стоял, прислонившись к одному из больших деревянных колес телеги, когда я вошел в его захламленный двор. Он только что закончил скатывать куцую папироску, сунул ее в рот и поджег с фонтаном искр и языками пламени, словно это была и не самокрутка вовсе, а отсыревшая петарда.

Я впервые видел Пепа вблизи, и мне показалось, что он на самом деле гораздо старше, чем я изначально решил, разглядывая издали его худощавую, жилистую фигуру. Маленький черный берет был натянут почти на самые глаза – темные бусинки на худом загорелом лице – и, таким образом, служил защитой от солнца. Когда Пеп заметил меня, его черты смялись в морщинистую улыбку, которая обнажила небольшое кладбище редких зубов густо-коричневого цвета – должно быть, окрашенных дымом той сушеной субстанции, что так неохотно горела в его самокрутках. Кстати, запах от его курева пробудил во мне воспоминания о давно ушедших днях моего детства: точно так же воняло от самовозгоревшейся навозной кучи на ферме у ныне покойного дедушки.

Хотя ботинки Пепа были стоптаны до дыр, а на старых серых штанах пестрели заплатки, выглядел он неожиданно молодцевато – благодаря американской кожаной куртке, пусть и изрядно потертой, и красному шейному платку, который был завязан на горле аккуратным узлом. Я догадался, что старый Пеп не так прост, как среднестатистический майорканский campesino.

– Buenos, – протянул он басом – хриплым и сиплым от многолетней ингаляции дымом, не иначе. – Cómo va su vida?

Какое прекрасное приветствие, восхитился я про себя. Cómo va su vida? Как идет твоя жизнь? Надо будет запомнить. Я поздоровался, а затем объяснил, кто я такой и откуда взялся, но у меня сложилось впечатление, что Пеп уже знал все существенные детали. Пока я говорил, он так и стоял у колеса своей телеги, засунув большие пальцы за ремень штанов и щурясь на меня одним глазом, так как второй глаз, под которым дымилась папироса, был плотно закрыт. Несмотря на расслабленную позу Пепа, я понимал, что старик-сосед придирчиво оценивал меня.

После того как я изложил ему сокращенный вариант автобиографии, последовала интерлюдия в форме неловкого молчания, во время которого Пеп продолжил свою монокулярную инспекцию моей личности. Напряжение спало, только когда он поперхнулся дымом папиросы и выкашлял каскад искр прямо на кожанку. Но это небольшое недоразумение ничуть не смутило хозяина.

– Va bé, va bé, – брюзгливо прохрипел он на mallorquín эквивалент «хорошо», переменил опорную ногу и возобновил изучение моего лица, только теперь обоими глазами.

Я заподозрил, что произвести положительное впечатление на этого старого чудака будет непросто.

– Какая симпатичная у вас собачка, – сказал я с натужным энтузиазмом и кивнул на неподвижную черную массу, лежащую на солнце перед дверью ветхого коттеджа.