Читаем Зима в Сокчхо полностью

Я поскорее закинула вещи в машинку. Встала. Хотела было уйти, но рука Керрана легла мне на колено. Не поднимая взгляда, он медленно потянулся к моей ноге. И прижался щекой к бедру.

В барабане начали подскакивать вещи, перекатывалась вода. Глухой, гудящий звук. Ткань поднималась и опадала. Тяжелая, влажная. Снова поднималась и опадала. Вертелась, мелькала все быстрее. И вот осталось только вращение, вихрь, с треском колотивший по стеклянной дверце. А потом я уже не слышала шума машинки. Это длилось лишь миг. Несколько секунд, самое большее. И гул барабана вернулся.

— Попробуйте все-таки, как я готовлю, — произнесла я.

И опустила глаза. Керран уткнулся взглядом в машинку. Он был уже не здесь, где-то еще, и выглядел так, словно потерпел поражение и раздавлен усталостью. Наконец он поднялся и тихо сказал:

— Да, разумеется.

И вышел, закрыв за собой дверь.

* * *

После ужина мы с мамой устроились на диване перед телевизором. Мама легла позади меня, раскинув ноги вокруг моих ног.

— А ведь раньше ты не приходила по субботам, — сказала она, массируя мне затылок.

— Парк едет завтра в Сеул, и в понедельник мне нужно быть на работе.

Телеведущая показывала, как сделать искусственные усы при помощи специального пульверизатора с волосками и клеем. Мама не отрывала глаз от экрана, жадно вглядывалась в скачущие кадры, как знать — может, Джун Ох участвует в передаче, хотя высмотреть его трудно, в телевизоре все на одно лицо. Так или иначе, она ликовала, Джун Ох теперь станет знаменитостью. Придется скоро сказать ей, что мы расстались, подумала я. Мама стала растирать мне плечи, сетуя, что чересчур уж острые у меня ключицы. От ее сильных рук мурашки мчались в самые кончики пальцев. Мамины ладони шершавые и жесткие, точно валуны.

— Тебе бы кремом мазать руки…

— Ох, да ты ведь сама знаешь…

Пока шла реклама, мама сходила на кухню за пакетиком желе из хурмы. Вот этой марке можно доверять. Подарок от тети. Мама, с огоньком в глазах, открыла упаковку — припасла ее специально к моему приходу. Я напомнила ей, что не слишком-то люблю желе. Сникнув, мама смотрела на вскрытый пакетик. Желе нужно съесть сразу, оно не хранится. Прислонившись к спинке кровати, она попробовала. По телевизору рассказывали о чудодейственном средстве от расширенных пор. Взяв у мамы желе, я стала есть. В горло сочилось что-то мокрое и вязкое. Мама довольна. А экран телевизора между тем распылял на нас частицы искусственной жизни.

* * *

На рассвете, пока мама еще спала, я прошла через разгрузочный ангар до рыбного рынка. В пятне света от моего фонарика перебирали щупальцами осьминоги в аквариумах. Неубранная с вечера посуда, кувшины с оранжевой жидкостью. Кислый запах. Хлесткий отзвук моих шагов, хлюпанье ботинок в лужах. В тишине звуки разрастаются, становятся выпуклыми, ширятся, как будто находишься под водой.

Возле маминого прилавка покачивались в аквариуме фугу, рты разинуты, на рыбьих лицах удивление. Мама вырвала им зубы, чтобы фугу не кусали друг друга. Пухлые губы. Поразмыслив, я выбрала самую глупую на вид. Вынула ее из воды. Рыба отчаянно била плавниками. От волнения я стукнула по ней слишком сильно и раздавила голову. Положив фугу в пакет, я зашагала к отелю.


На небе румянец. Оставив фугу в холодильнике, я пошла в ванную и долго стояла под душем. Надела акриловую блузку, попыталась снова приладить линзы. На этот раз они сели, как нужно. Черным карандашом подвела глаза. Тушь для ресниц засохла, и пришлось плеснуть туда воды, прежде чем краситься. Волосы собрала повыше в свободный пучок, посмотрелась в зеркало.

Лицо выглядело уставшим. Блузка топорщилась на животе. Я хотела было переодеться, но сколько можно носить одно и то же шерстяное платье; я осталась в блузке.


Стоя на кухне, заметила, что стеклянная перегородка вся мутная, перед приходом Парка хорошо бы вымыть ее. Я включила радио. Премьер-министр говорил о коммерческом договоре с Китаем. Положив фугу на разделочный стол, я восстановила в памяти все мамины движения — отточенные, верные, — когда она готовила эту рыбу. Движения должны быть безупречны.

* * *

У рыбины не было ни чешуи, ни твердых наростов, ее скользкая влажная кожа поскрипывала под рукой. Я вытерла фугу тряпкой и отрезала ножницами плавники, взяла нож, отделила голову. Хрящи оказались жестче, чем я думала. Нашла другой нож, побольше. Сухой треск. Осторожно надрезала бок, стараясь не задеть внутренностей, потом нож вошел в брюхо глубже, как в спелую хурму. Яичников не было, значит, особь мужская. Счистив кровь ложкой, я вытащила кишки, сердце и желудок — вытащила пальцами, чтобы не проткнуть. Блестящие под тонкой оберткой из лимфы. Потом я аккуратно удалила фугу печень и сделала надрез возле желчного пузыря. Пузырь маленький. Бледно-розовый шарик. Я слегка нажала ладонью на рыбий бок, желчный пузырь стал вздрагивать. Завернув внутренности в пакет, я выбросила все в ведро.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза