Я вдруг проснулся и сел. В комнате темень. Из верхней квартиры доносилась фортепианная музыка. Сначала я не узнал ее, потом вспомнил: эту вещь играла мне Элисабет. Соната Бетховена. Я включил радио, нашел нужную станцию. Музыка заструилась по комнате.
Слезы лились из глаз, дыхание участилось. Слезы затекали в рот.
Кто-то жалобно скулил. Оказывается, я.
Музыка замолкла. Я выключил радио. Наверху зазвучал струнный оркестр.
Я пошел в ванную, умылся. Потом отправился на кухню сварить какао. На столе увидел записку от бабушки: «Я зайду к Майсан после собрания. В холодильнике фрикадельки».
Я пил какао. Такое горячее, что я тихо подвывал. Меня снова начало трясти. Я дрожал так, что выплеснул какао, хотя чашка была налита только наполовину. Вернулся к себе, залез под одеяло.
Зубы стучали. Я закрыл глаза. Хорошо бы заснуть, но не получалось. Наверное, я уже никогда в жизни не усну. Я вспотел, хотя зубы все еще выбивали дробь. Я встал и сварил еще какао; мало-помалу дрожь унялась — настолько, что я донес чашку до рта, не пролив. Закурил сигарету из купленной днем пачки. Взял блюдечко — пепельницы не было. Когда я направился к себе — в одной руке блюдце, в другой сигарета, — в почтовую щель что-то со стуком упало. Я нагнулся. Анализ почерка. За дверью послышались быстрые шаги, кто-то бежал вниз по лестнице.
Я рывком распахнул входную дверь.
Я не кричал никогда в жизни. А теперь кричал так, будто это я болтался в черной воде между ледяными берегами, будто это на меня надвигалась лодка, кричал так, что из меня едва не вылезли внутренности.
— Элисабет!
Шаги смолкли.
Я зарыдал, снова крикнул:
— Элисабет! Элисабет! Элисабет!
В волосах у нее был снег, на куртке тоже. На руках — вязаные синие варежки с белыми оленями.
— Элисабет, — сказал я. И обнял ее.
У моих ног лежали осколки блюдца и сигарета.
— Элисабет, — повторил я.
Она сидела на полу, перед ней стояла тарелка — четыре окурка и немного пепла. Я рассказал все и теперь сидел на кровати, привалившись спиной к стене и замотав ноги в одеяло.
— Ты же не поверишь, что твой отец украл у себя же картины и спрятал под кроватью, — говорил я. — Но это правда. А револьвер теперь в полиции.
— У папы был револьвер. Но папа не говорил, что он исчез. У него не было лицензии. Он и раньше так делал. — Элисабет закурила очередную сигарету.
— Как? — спросил я.
— Крал у самого себя. Пару лет назад у нас была большая моторная лодка. Стоила два миллиона. Мы на ней плавали в Вестервик и Висбю. Потом ее угнали. Но папа так и не получил деньги из страховой компании. Там думают, что он приложил руку к угону, продал лодку и она теперь где-нибудь в Средиземном море. Папа подал на них в суд, но страховщики не сдаются. У папы вечно какие-нибудь странные дела.
Элисабет сходила в прихожую и вернулась с анализом почерка. Села за письменный стол, взяла мою зеленую шариковую ручку и что-то написала. Потом протянула листок мне. Какой у нее чудесный округлый почерк. Он указывает на красоту и ум.
Поверх моего имени ее рукой было написано: «Я люблю тебя!»
Об авторе
Матс Валь — известный шведский писатель, автор десятков книг для детей и взрослых. Он родился в 1945 году в Мальме, детство провел на острове Готланд и в Стокгольме, где живет и теперь. Валь изучал педагогику, антропологию, историю литературы, работал учителем в школах для «проблемных» детей. В 1980 году он опубликовал свою первую книгу и с тех пор написал очень много. Это и детективы, и научно-популярные книги, это книги для подростков, исторические романы, пьесы, сценарии. Их перевели на множество языков, экранизировали, не раз награждали. В наши дни Валя считают одним из самых значительных авторов для детей и юношества, а в родной Швеции называют «великим реалистом подросткового романа».
Истории Валя — это драмы взросления. Он много общался с детьми из малообеспеченных семей, решающими непростые вопросы, поэтому образы в его книгах очень реалистичны. Герои здесь нередко ошибаются (как и все мы), в большинстве ситуаций их трудно назвать строго положительными, примерами для подражания. Такой подход позволяет автору и точно описать переживания подростка, и выявить самые проблемные стороны нашей жизни. Свою задачу Валь видит не в том, чтобы история получилась «обнадеживающей», но чтобы это была «хорошая история, а это совсем другое». «Зимняя бухта» — одна из самых известных его книг, в каком-то смысле квинтэссенция стиля и метода Валя.