Зимняя кость

Гейл стояла в кухне, прижимая Неда к груди. Она была узка в бедрах и тонка членами, лицо резкое и умненькое, веснушчатое. Длинные волосы падали прямо — охряного оттенка, в тон веснушкам, обсыпавшим весь нос и щеки. Костлявое тело ее как-то прятало младенца за слегка округлившимся животом, вплоть до седьмого месяца выглядела она, скорее, чуть надувшейся, не беременной. Враскачку ее так и не раздуло, и уже через пару недель после родов она опять стала щуплой. Все это семейство-материнство ее, казалось, до сих пор ошеломляет, — похоже, она не верила, что оно не улетучится с той же скоростью, как и появилось.

Ри унюхала жир, оставшийся на сковородке, тряпичные подгузники, замоченные в ванне. В раковине скопились уже осклизлые тарелки, на кухонном столике рядом розовыми ручейками подтекала свинина на вечер. Ри обхватила руками Гейл с младенцем и чмокнула в щеку, в нос, в другую щеку. Сказала:

— Ай, Горошинка, блин.

— Не начинай. Не начинай.

Ри запустила пальцы в волосы Гейл, потянула, раздвигая длинные пряди, перебрала их бережно и тщательно.

— Горошинка, они у тебя слипаются.

— До сих пор?

— Я же чувствую.

Тут младенец решил чуток отдохнуть и попускать слюней между выплесками воя, и Гейл поволокла его по узкому коридорчику в спальню, Ри — следом. Стены оклеили большими блестящими плакатами с гоночными машинами. На комоде стояла гигантская пивная кружка, побуревшая от наваленных внутрь пенни. Кровать — неубранное гнездо из желтых простыней и лоскутных одеял. Гейл положила младенца на постель, сама села рядом, сказала:

— Давненько, Горошинка. — Потом, раскинув руки, а ноги оставив на полу, растянулась возле ребенка. — Тебе как будто грустно из-за меня сюда заглядывать.

— Не только поэтому.

— А что еще?

— Все как-то наваливается, вот и все.

— Ну так расскажи.

Ри села на хлипкий стул, подняла ноги Гейл, положила их себе на колени. Сгорбилась, не поднимая взгляда, и стала растирать подруге икры и лодыжки, а сама меж тем рассказывала о папе и законниках, папе и доме, себе самой и мальчишках, о скрипочке Вельзевула. Свет в окне пригас от сумрачного к мрачному, потом опять стал сумрачным, а Флойд по-прежнему время от времени подпевал припевам в наушниках и мычал тексты трэш-металлистов подкладкой под рассказ Ри. Терла она энергично, пока не договорила.

— Ридз-Гэп? А это где, вообще?

— За Дортой, на арканзасской стороне. Она в детсадике работает.

— Надо у него спросить. Он ключи держит.

— Скажи, за бензин я отдам.

Гейл скатилась с кровати на ноги, удалилась к занудному голосу. Не прошло и минуты — вернулась к Ри, сказала:

— Не пускает меня за руль.

— Ты сказала, что я за бензин плачу?

— Сказала. Все равно не дает.

— Почему?

— Он мне никогда не говорит почему. Нет, и все.

— Ай, Горошинка. — Ри покачала головой. Все лицо у нее будто молоком свернулось. — Терпеть не могу.

— Чего? Что ужасного, чтоб такую рожу?

— Да так что-то грустно, блядь, до того грустно, когда ты говоришь, что он не дает тебе что-то делать, а ты берешь и не делаешь.

Гейл жесткой веткой упала на кровать, вжалась лицом в простыни.

— Как выйдешь замуж — все по-другому.

— Наверняка. Иначе как же? Раньше ты никогда не прогибалась. Вообще никак.

Гейл стремглав развернулась и села на край кровати. Нед загулил, взмесил воздух крохотными кулачками. Голова Гейл поникла, и Ри потянулась к ее волосам, ухватила длинные рыжеватые пряди, развела их кончиками пальцев, сунулась лицом, вдохнула запах.

Гейл тихонько спросила:

— Ты чего делаешь?

— Колтуны распутываю, милая. У тебя все волосы свалялись.

— Ничего не свалялись. — Гейл оттолкнула руку Ри, но смотреть на подругу не стала. — И нет у меня никаких колтунов. Нам с Недом пора вздремнуть. Я как-то вдруг устала. Потом еще увидимся, Горошинка.

Ри медленно поднялась в полусумраке, отпихнула ботинком стул, натянула на голову зеленый капюшон, потом сказала:

— Только — я всегда

за тебя, не забывай.

Когда Ри выходила из трейлера, Флойд стоял на углу крылечка и орошал дугой мочи стенку мусорного сарая. Струя билась в стену и дымилась, дымилась и вскипала краткой пеной, соскальзывая со стены в сугроб. Горячие капли буровили снег и оставляли желтушные кляксы и каракули. Он не прекращал ссать, ежась в одной майке, весь нахохлился на ветру, затем сказал:

— Как думаешь, сегодня похолодает?

— Не сегодня, так завтра.

От стены сарая легкими волоконцами шел пар, а Флойд через плечо посмотрел на Ри. Произнес:

— Думаешь, смекаешь, а нет. В смысле, сама бы как-нибудь взялась да попробовала. Нажралась как-нибудь вечером вдупель, а утром уже с женой, которую и не знаешь толком.

— Я ее очень хорошо знаю.

— Н-да уж, девочка, сама б нажралась хорошенько вечером да родила себе кого-нибудь. Я серьезно.

— Нет, спасибо. У меня и так уже двое. Не считая мамы.

Дуга Флойдовой мочи обвисла и ослабла, пока он не стряхнул последние капли.

— Никому тут не хочется быть мерзким, — сказал он. Чуть попрыгал на месте, застегивая молнию. — Просто тут никто пока не знает всех правил, а оттого всех и потряхивает.

~~~