Зимняя вишня (сборник)

Тем не менее встаю, включаю проигрыватель: «Держи меня, соломинка, держи…», иду в ванную. Умывшись, принимаюсь перед зеркалом за свое лицо. Собираешься жить дальше — держи форму.

Покончив с лицом, вхожу в Антошкину комнату, распахиваю шторы. Белым-бело вокруг, на крышах и на тротуарах.

— Подъем!

Антон чуть шевельнулся и снова затих. Наклонясь, тормошу его, щекочу пятку:

— Да проснись ты, надо же, какой бурундук!

Открыл глаза, пожмурился, вспомнил что-то и глядит на меня настороженно.

— Опять на пятидневку?..

Вытаскиваю его, теплого, из-под одеяла, ставлю на ноги, еще нетвердые со сна.

— Ну зачем же на пятидневку. Теперь будет все, как раньше.

— И мы будем вместе? — смотрит недоверчиво.

— Конечно. И сегодня будем вместе, и завтра будем вместе, и послезавтра будем вместе. Ты да я, да мы с тобой!

Бегу на лыжах. Давно не бегала.

Погода ясная, солнечная, снег скрипит, лыжня отличная, день выходной, вокруг полно лыжников в ярких костюмах, палки звонко чиркают по снегу остриями, телу хорошо, упруго и свободно, и в голове никаких мыслей, кроме одной: бегу и мне хорошо.

Бегу, да вдруг крепление соскочило. Наклонилась починить, никак не получается. По снегу ко мне придвинулась длинная тень и остановилась.

— Все равно без меня не получится. Давайте помогу.

Подняла голову — стоит симпатичный, голубоглазый, в меховой шапке. В пальто и без лыж.

Он возится с креплением, косится на меня.

— А вы почему без лыж?

— Я на работе. Вон, — кивает он на весело раскрашенный домик, возле которого цветные тенты, стойки для лыжи даже столики расставлены на снегу, как в кафе. — Спортбаза для фирмачей. Оазис капитализма в снегах России.

— А вы?

— А я врач, сегодня при ней дежурю. Вдруг кто свою драгоценную ногу сломает. Здоровье для них — первое дело. Орудие производства. Вон глядите, какой мистер-твистер катит.

Мимо нас к домику, скрипя лыжами по снегу, подкатывает мужчина. Крепкий, усатый, краснолицый, без шапки на рыжих волосах. Лихо развернулся, скинул лыжи, воткнул в снег, а из кармана достал фляжку и глотнул с удовольствием.

— Впечатляет? — спрашивает доктор. — Представляете, на сколько его нога застрахована, если у него в каждой стране по представительству?

— Спасибо, — благодарю я доктора, надевая починенную лыжу. — Побегу дальше.

— На здоровье, — отпускает он меня с явным сожалением. — А знаете что? — и смотрит на меня своими голубыми глазами, и довольно нахально. — Приходите сюда в следующий выходной. Я здесь каждое воскресенье дежурю. Кофе выпьем, поговорим.

— О чем?

— Ну, хотя бы… о странностях любви.

— Ага! — убегая вперед, откликнулась я. — Приду. Исключительно обязательно!

Приходит домой с гулянья Антошка, снимает шубу и боты — а на столе стоит тарелка, полная крупных спелых вишен. Вытаращил глаза от изумления.

— Мам, откуда вишни?

— А, эти, — бросаю я небрежный взгляд на тарелку. — Эти из леса. Понимаешь, каталась я сегодня на лыжах по лесу — и вдруг вижу среди белых деревьев одно зеленое-зеленое, и все в вишнях. Я сняла лыжи, залезла на дерево — дай, думаю, сынуле наберу, он ведь любит вишни. Вот и принесла.

Он смотрит на меня недоверчиво, потом вдруг хитро улыбнулся:

— А вот и неправда, зимой вишен не бывает! Ты их в магазине купила и разморозила!

— Ну-ка, ну-ка, — радостно насторожилась я, — еще раз скажи: р… раз…

— Размор-розила!

— Размор-розила! — кричим мы хором. — Ур-ра! Р-р-р-р! Р-размор-розила!

О близких и степени риска

В моей семье все знали о моем пристрастии к кино, однако к решению поступать на сценарный факультет ВГИКа отнеслись как к мероприятию рискованному и несерьезному. Никто из известных мне моих предков никакого отношения к искусствам не имел. Да и не мог иметь: я горожанин всего лишь в третьем поколении. А на селе, на шахте и на железной дороге, где трудились мои прадеды, искусствам не было места.