Зимняя жатва

В это смутное время Жюльен загорелся идеей основать подпольную организацию. Тысячи названий — одно таинственнее другого — приходили ему на ум: «Движение черных масок», «Банда кожаных масок» или «Банда безликих»… Но его робкие попытки заинтересовать товарищей не возымели успеха. Воспитанники пансиона Вердье оказались тупицами, им недоставало воображения и романтической жилки. Всеми их помыслами, без остатка, завладели черный рынок, сигареты и скверное спиртное, производство которого процветало в деревнях; выпить такого самогона и не закашляться считалось у подростков высшей доблестью. Любимым развлечением стала игра в жуликов, а мошенники, сумевшие обогатиться на продаже неизвестно чего и всего подряд, заслуживали всеобщее восхищение. За пять лет старьевщики превратились в миллиардеров, а бакалейщики обзавелись замками в долине Луары. Дипломы, заслуги, профессии — все в одночасье утратило смысл, стало невостребованным. Учеба отошла на второй план, куда выше ценилось умение обойти соперника, проявить большую хитрость и изворотливость, чем сосед. Деньги, деньги… Они становились ключом, открывающим любую дверь.

Жюльен не выносил в однокашниках их манеру смаковать словечки, почерпнутые из низкопробных детективов: «бабки», «монеты», «башли», — которые те перекатывали во рту, как мокроту, и произносили по-особому, словно выплевывая каждый слог.

Романтика воровства захватила и Жюльена, но воровства совсем другого свойства — легкого, элегантного. В мечтах мальчик рисовал себя грабителем-джентльменом вроде Арсена Люпена или Конана Лорда, знаменитого лондонского вора. По ночам он выбирался из дортуара и отправлялся в путешествие по коридорам. Одевался он только в неприметно-серое, в самую темную одежду из своих запасов, накинув сверху старую плащ-накидку и надвинув на лоб капюшон, чтобы полностью скрыть верхнюю часть лица. Как-то раз, улучив удобный момент, когда консьерж раздавал почту, Жюльен ухитрился проникнуть в привратницкую и снять с гвоздя отмычку. Благодаря этому бесценному инструменту ни один из бесхитростных замков пансиона больше не представлял для него непреодолимой преграды. Достаточно было нескольких капель масла, и — «крак-крак» — дверь поддавалась, издавая жалобный стон проржавевшими петлями. Но до решающего момента он старался не попасться на глаза, укрывшись за бюстом или гипсовой статуей, пока сонный сторож, совершая свой обход, не принимался так сладко зевать, что невольно становилось страшно за его челюсти.

«В новом, послевоенном обществе

, — записывал Жюльен в дневнике, — чтобы выжить, возможно, придется воровать. Клянусь, мать ни в чем нуждаться не будет, и если мне придется стать вором, чтобы ее прокормить, я пойду на это без колебаний.

P

.S

. Грех хвастаться, но я уверен, что сумею кое-чего достичь в этом искусстве».