Зимние тропы

И он рассказал нам о тяжелом бое с белогвардейцами, когда многие его товарищи погибли, а многие — и он в том числе — были ранены.

— Свезли нас ночью в эту «Волчью падь», она ведь огромная — конца-краю не видно, — и устроили нам тут лазарет. Найти здесь нас было невозможно. А получилось так: от одних врагов скрылись, на других нарвались. Как в волчатник попали. Летом они не воют, а молча подбираются к лагерю и наблюдают за нами. Пришлось день и ночь держать караул. Умер один товарищ, лопаты у нас не было, закопали кое-как, два бревна на могилку положили, а на следующий день ни могилки, ни товарища не оказалось, словно он проснулся от крепкого сна, раскидал все и ушел неизвестно куда. После этого совсем волки обнаглели. Глянешь случайно в куст, а оттуда клыкастая морда на тебя уставилась. Нам и стрелять нельзя, и огонь разводить нельзя. Прямо в плен попали. Пришлось просить командование о переброске в населенный пункт…

После ужина мы наготовили огромный ворох хвороста и… всю ночь не могли сомкнуть глаз. Собаки уже не лаяли, а только оглядываясь по сторонам, ворчали. Волки, забывая страх, появлялись то тут, то там. От света костра мне часто казалось, что я вижу, как загораются зеленоватые точки волчьих глаз.

Старикам-то что, им никакие волки не страшны, а мы с Сергунькой сидим у костра и зорко вглядываемся в темноту. Вот на пригорке, с которого мы спустились вечером, нечеткая тень. Я старательно напрягаю зрение, но тень исчезает, и на этом месте загорается пара светлых точек. Они совсем близко. Я быстро втыкаю в снег рогатку и припадаю к винтовке.

— Мушку не увидишь, — говорит дядя Яков, — подожди, я тебе посвечу…

Он берет от костра горящую палку и немного приподнимает ее сзади меня. От этого мушка как бы вспыхивает на стволе, я подвожу ее под светящиеся точки волчьих глаз и мгновенно нажимаю на гашетку.

— Пинь-пук… — коротко пропела пуля.

Волк взвыл и покатился под уклон, ближе к нам. По-видимому, он зацепился где-то за кустик или пенек, и мы слышим шум взбиваемого лапами снега.

— А ведь убил, Митя, — говорит уверенно Матвей Северьянович. — Ловко ты его, разбойника, посадил на мушку…

Я вскочил и хотел сбегать, чтобы удостовериться. В самом деле, трудно было рассчитывать на верный выстрел в такую темноту. В большей мере это было случайностью… Меня не пустили…

— Сиди, — сказал дядя Яков. — Никуда не денется…

Сергунька тоже заметил волков, пробиравшихся по нашей прорубке. Одновременно щелкнула его винтовка и грохнул выстрел Матвея Северьяновича.

Волки исчезли, будто совсем ушли от нашего стана. Но прошло немного времени, и они снова запели.

Только с рассветом волков не стало. Долгая зимняя ночь кончилась как-то незаметно для меня: я не чувствовал ни усталости, ни желания уснуть.

Когда совсем посветлело, притащили убитого мною волкА. Пуля попала ему в переносье и разворотила череп.

— Этот уже допел свою песню, — говорил Матвеи Северьянович, принимаясь снимать шкуру.

…Перекусив у костра и выпив по кружке чая, мы тронулись в путь. Нам не встречались уже ни пади, ни увалы: мы шли в стройном, чистом сосновом лесу и к вечеру вышли на пасеку соседнего колхоза.

Нас приветливо встретили, обогрели и напоили чаем. Матвей Северьянович разрешил даже немного поспать, видно было, что и сам он изрядно устал на этом трудном переходе.

Еще до рассвета мы простились с гостеприимным пасечником и вышли на большую дорогу. Теперь мы были уверены, что новогоднюю ночь каждый из нас проведет в родной семье.