Читаем Зимний дом полностью

Все предыдущие недели она с Фрэнсисом и Джо работали без устали. Робин и Фрэнсис обошли множество улиц, бросали листовки в почтовые ящики и стучались во множество дверей. Девушка обнаружила, что Фрэнсис может быть очень убедительным; нельзя было усомниться, что он верит в то, что говорит. От его взгляда и голоса у каждого открывавшего дверь перехватывало дыхание; даже самые грубые и равнодушные люди внимательно выслушивали молодого человека, а затем соглашались с ним.

Джо торчал в полуподвале и печатал листовки. Черный от типографской краски, он то ругал, то уговаривал норовистый старый станок, выплевывавший страницы. День и ночь грохот сотрясал стены и потолок.

Поужинав, Робин отправилась на квартиру Фрэнсиса. Шум, перекрывавший гудки автомобилей и крики детей, был слышен еще на подходе. Она громко постучала в дверь.

У открывшей ей женщины были аккуратно выщипаны брови, веки накрашены изумрудно-зелеными тенями, а прическа напоминала шлем из гладких черных волос.

— Чем могу служить, милочка?

Квартира была полным-полна: люди танцевали, пели и пили.

— Фрэнсис здесь?

Дверь приоткрылась.

— Он в ванной, милочка, — ответила женщина и исчезла.

Казалось, в четыре маленькие комнатушки набилось человек сто. Робин узнала нескольких лейбористов, приходивших на собрания. Печатный станок был задрапирован красными флагами, а на кухне появилось пианино. Кто-то намалевал на стене алой краской: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Робин пробралась сквозь толпу и нашла Фрэнсиса. Тот, полностью одетый, сидел в ванне.

— Робин, дорогая! — Он послал ей воздушный поцелуй и помахал бутылкой. — Найди себе стакан. Отпразднуем победу.

Девушка взяла с пола стакан и вытерла ободок рукавом блузки.

— Ну разве это не чудо?

— Заря нового века! — Фрэнсис неверной рукой разлил в стаканы пиво. — На наших глазах капитализм корчится в агонии!

Робин огляделась по сторонам.

— Фрэнсис, что это за люди?

— Да так… — туманно ответил он. — Товарищи… Знакомые… Друзья Вивьен. Джо где-то здесь. Посиди со мной, дорогая Робин, попей пивка.

Она забралась в луженую ванну и села напротив. Их колени соприкасались. Пиво быстро ударило Робин в голову.

— Да-а… — мечтательно протянул Фрэнсис. — Рамсей Макдональд[6] снова станет премьер-министром. Все изменится, Робин. Больше никаких индюков в цилиндрах и фраках… У всех будет свобода слова… Понимаешь, когда я поставил крестик на маленьком листочке бумаги, мне стало чертовски хорошо. Я подумал, что сумел что-то изменить. А ты?

Она покачала головой:

— Фрэнсис, у меня нет права голоса. Я несовершеннолетняя.

Женщина с зелеными веками встала на колени рядом с ванной.

— Робин только девятнадцать, — объяснил ей Фрэнсис.

У него слегка заплетался язык, волосы были растрепаны.

— Совсем малышка. Я уже не помню, какая я была в ее годы. С тех пор много воды утекло…

— Дайана, ты старая вешалка. — Фрэнсис уставился на пустой стакан. — Вот зараза… Пиво кончилось.

— Вы не сходите, милочка? — спросила Дайана у Робин. — Я без туфель.

Девушка увидела, что Дайана действительно босиком. Каждый ноготок на ее ногах был выкрашен черным лаком.

Когда Робин вернулась с полным стаканом, Дайана уже забралась в ванну и сидела у Фрэнсиса на коленях. Девушка поставила стакан на пол и ушла искать Джо. Он сидел на заднем дворе с какой-то женщиной и девочкой и мастерил бумажных голубей из остатков предвыборных листовок.

Заметив приближающуюся Робин, Джо поднял глаза.

— Познакомься с Клоди и Лиззи. Кло, это Робин Саммерхейс. Мой товарищ.

— Причем очаровательный, — ответила Клоди. Девчушка хихикнула и прикрыла лицо растопыренными пальцами. — Что за манеры! — резко одернула ее мать, и Лиззи протянула руку, испачканную чернилами.

Пока Робин пожимала руку Лиззи, продолговатые зеленые глаза изучили ее и сбросили со счетов. Девушка решила, что Клоди на несколько лет старше Джо. Эта женщина не уступала красотой Майе, но ее красота была совсем другой. Фрэнсис еще несколько недель назад назвал Клоди любовницей Джо. Типичный Берн-Джонс,[7] добавил Фрэнсис, и теперь Робин поняла, что именно он имел в виду. Кожа Клоди была молочно-белой; волосы, собранные в экстравагантную прическу, напоминали темно-красное облако. Под зеленым свитером и твидовой юбкой скрывалось пышное тело. Рядом с ней Джо казался еще большим пугалом, чем обычно. Но Лиззи мало что унаследовала от матери, она была маленькой и неказистой.

— Один мой голубь улетел в соседний двор! — похвасталась девочка своей новой знакомой.

Внезапно Робин вспомнила, как она в детстве сиживала на диване рядом со Стиви и тот складывал листок бумаги в форме голубя. Брат был в школьной форме, а сама Робин — не старше той девчушки, что сидела сейчас рядом с ней.

— А все мои падают на землю, — добродушно сказала Клоди.

Тем временем Джо смастерил еще одну бумажную стрелу; та взмыла в воздух, описала круг, покачалась и приземлилась носом в водосточную канаву.

— Этот голубь очень похож на меня, — сказал Джо, лег на чахлую траву и подложил под голову сложенные руки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза