Зимний престол

Младший сын Романа из Лакапы родился уже тогда, когда тот достиг немалых степеней, но изысканные обычаи знати в этой семье так и не прижились. В церкви либо при дворе Феофилакт умел напустить на себя важность и шествовал позади предносного креста[8], будто воплощение грозной мощи Господа, чему весьма способствовал его высокий рост, широкие плечи и исполненная силы повадка. Но среди своих он расслаблялся, и под личиной главы ромейской церкви ясно проступали черты крестьянского парня. Политые разогретым каштановым пафлагонским медом и посыпанные дроблеными орехами кусочки яблока и дыни Феофилакт хватал с блюда прямо пальцами, хотя рядом лежала золотая двузубая вилочка. Но Феофан только улыбался, как нежная мать перед любимым чадом, и не собирался учить патриарха застольным приемам.

– Кушай, отец мой, тебе надо подкрепить твои силы, – ласково кивал Феофан. – Тебе ведь скоро служить – Воздвиженье Креста Господня…

– Да, и это еще, – горестно вздохнул Феофилакт. – Будто мне с Хрисолитой заботы мало! Тут еще Воздвиженье, и еще василевс… Это же он меня к тебе прислал. И Стефан тоже.

– Вот как? – Патрикий встрепенулся. – Роман август передал мне свою волю?

А он-то уж было подумал, что патриарх приехал только душу излить.

– Он говорит, – Феофилакт бегло облизал сладкие пальцы и приложился к кубку, – надо уже что-то делать с этими проклятыми скифами, что засели в Никомедии. А то они, похоже, намерены там остаться зимовать.

– Господь Всемогущий, только не это! – взмолился Феофан, воздев сверкающие перстнями пухлые руки.

– Вот-вот! – Феофилакт торопливо откусил половину персика. Сок потек по его гладкому подбородку, закапал на зеленую шелковую мантию. – Надо как-то, с Божьей помощью, их оттуда выгнать. Он велел тебе подумать, не послать ли к ним послов.

– В Никомедию?

– Туда. Ведь этот дьявол, что там засел во дворце того тупицы, Стахия, говорит, он сын того их старого архонта Эльга, который при Льве и Александре крокодил…

– Где крокодил? – изумился Феофан.

– Приходил! – Феофилакт проглотил то, что было во рту. – Сюда приходил, говорю!

– Прости, я стал плохо слышать. Видно, к старости… Да, – кивнул Феофан, – тот архонт, что в Никомедии, говорит, что он племянник по брату того Эльга и старший в своем поколении. Поэтому носит то же имя – Эльг. У этих скифов, то есть росов, считается очень важным, чтобы имя прежнего вождя носил только его законный наследник и больше никто. Наверное, после смерти того прежнего Эльга этот – единственный Эльг в Росии.

Благодаря гражданам Никомедии, что уже больше месяца жили под властью скифского архонта, протовестиарий знал о пришельцах настолько много, насколько это возможно для того, кто не встречался с ними лицом к лицу. Не считая битвы в Босфоре, конечно.

– Константину расскажи – пусть к себе в книги запишет, – хмыкнул Феофилакт, подшучивая над привычками зятя скрываться от жизни в ученых трудах. – И что – те беглые девки все еще со скифами? – Патриарх с презрением выпятил губу.

– Вероятно, да. – Феофан поднес ко рту руку с перстнями, пряча усмешку. – Поскольку понятие о добродетели варварам неведомо…

– Да поразит их Господь! – Феофилакт с негодованием взмахнул рукой, взглянул на нее и слизнул пятно от меда с края ладони. – Я тут подумал – это были мои женщины, они ведь были монахинями, хоть и очень плохими! А этот проклятый скиф украл их у меня! И теперь развратничает с ними в Никомедии, пьет Стахиево вино, а его мерзавцы обчищают округу по всему Никомедийскому заливу! А к тому же он еще выпустил из тюрьмы проклятого Созонта, этого самозваного епископа, и слависиане[9] смеются надо мной. Из-за него я себя чувствую дураком! Как обманутый муж!

– Не говори так, отец мой, это уж совсем не пристало… – пытался унять его Феофан, мысленно, однако, оценив сравнение.

– А ты из-за него третий месяц в Неории ночуешь!

– Это почти верно, – вздохнул Феофан.

– Не пора ли нам покончить с этим беспокойством? А девок гулящих пусть забирает с собой в ад, мне они не нужны! Пусть их там всех вместе черти жарят!

Патриарх выразился грубее, и Феофан беспокойно сглотнул, радуясь, что в его доме их не может слышать никто лишний. Вероятно, Феофилакт потому и оказал ему честь своим посещением, что желал поговорить свободно.

– Что нам за дело до их грехов? – Феофан попытался отвлечь мысли патриарха. – Это же варвары, а те женщины мало чем их лучше. Поместив их в монастырь и дав возможность спасти душу, ты сделал все, чтобы вернуть их самих на путь добродетели, а их души – Богу, но дьявол в них оказался сильнее. Так что они пошли путем, который сами себе выбрали.

– И среди них те две, до которых весьма охоч был мой брат Стефан! Его от злости корежит, как он об этом вспоминает!

– Тише, отец мой! – взмолился Феофан и даже скривил свое пухлое лицо от досады.

Ну да, все знают: весьма высокопоставленные люди порой посещали монастырь Марии Магдалины, и вовсе не для того, чтобы павечерия слушать. Однако благоразумным людям ни к чему упоминать о таких вещах – пусть и с надежными собеседниками.

Но только патриарх благоразумием не отличался.