«Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

Если чуть медлящее замешательство в градации первой строфы прочитывается как подлинное недоумение («Почта… не везёт письма тебе»), то «Да, почта…» в начале второй строфы – это момент осознания, но также и насмешки над собой: «Ну конечно, как я мог забыть – почту везут из того города…». Любимая в мыслях у героя, все больше и больше, с самого начала цикла: «Я думал о тебе» в «Спокойно спи», «Когда мои страдания умолкнут, кто скажет мне о ней?» в «Оцепенении». И теперь – внезапное упоминание. Вернётся ли он в город, чтобы украдкой увидеть её, побыть невдалеке еще немного? Интонация стихов и музыки показывает, что он отвернулся от подобных возможностей. Так приготовляется сцена для остальных песен цикла, где грезы визионера и экзистенциальные вопросы перекрывают собой эмоциональное и повседневное. С удивительной точностью штриха Шуберт использует последние такты фортепьянной партии, чтобы столкнуть романтическое томление с ложным пафосом и приготовить нас к чёрной иронии следующей песни.

Седины

Der greise Kopf

Der Reif hatt’ einen weißen ScheinМороз покрыл мои волосыMir über’s Haar gestreuet.Мнимой сединой,Da glaubt’ ich schon ein Greis zu sein,

Мне показалось, что я старик,Und hab’ mich sehr gefreuet.И я обрадовался.Doch bald ist er hinweggetaut,Но вскоре иней стаял,Hab’ wieder schwarze Haare,Волосы опять почернели,Daß mir’s vor meiner Jugend graut –И я содрогнулся пред своей юностью:

Wie weit noch bis zur Bahre!Как я ещё далек от могилы!Vom Abendrot zum MorgenlichtОт алого восхода до закатного светаWard mancher Kopf zum Greise.Седеет много голов.Wer glaubt’s? Und meiner ward es nichtКто бы поверил? Моя голова не поседела

Auf dieser ganzen Reise!За весь этот путь.Украсил волосы моиМне иней сединою.Поверил я, что стар уж стал,И рад был всей душою.Но скоро весь растаял он,И стал я снова молод,Опять на жизнь я осужден,

Опять на мрак и холод.Как часто люди, скорбя,В одну лишь ночь седеют!О, сколько я страдал ночей,А муки не стареют.

В первый раз, когда я увидела Её Величество после злосчастной неудачи бегства в Варенн, она поднималась с постели, и в чертах её лица не было заметно особых перемен. Однако, сказав мне несколько добрых слов, она сняла чепец и пожелала, чтобы я посмотрела, какое воздействие оказала скорбь на её волосы. За одну ночь они поседели и стали как у семидесятилетней женщины… Её Величество показала мне кольцо, которое она только что смастерила для принцессы де Ламбаль из пряди своих увядших волос, надписью на кольце служила сама седина.

Мадам Кампан,«Воспоминания о частной жизни Марии-Антуанетты»(Филадельфия, 1823)