Зиновий Гердт

А вот что пишет об этом времени Софья Абрамовна Милькина, участница студии со дня ее основания, жена режиссера Михаила Швейцера: «Когда наш Зяма был еще худеньким юношей и уже очень талантливым, интересным человеком искусства, мы с ним работали и учились в Московском театре-студии под руководством Валентина Плучека и Алексея Арбузова». Милькина обучала Зиновия Ефимовича игре на скрипке. Михаил Швейцер позже вспоминал: «У меня на стене висит Сонина скрипка, на которой она играла еще в спектакле “Город на заре”… Поскольку Зяма играть на скрипке не умел, то на сцене он просто водил смычком, а за кулисами играла Соня…»

Дружба Гердта со Швейцерами продолжалась до последних дней жизни Зиновия Ефимовича. У Михаила Абрамовича сохранилось немало стихов, переписанных Зямой и подаренных им с Соней. По мнению Татьяны Александровны Правдиной, Михаил и Софья Швейцеры были ближайшими друзьями Гердта. Она пишет в предисловии к воспоминаниям Швейцеров о Гердте: «Однажды Зяма спросил меня: “Ну, есть муж лучше меня?” — “Конечно, — ответила я, — Миша Швейцер”. То, что я сказала это не задумываясь, заставило Зяму тут же согласиться: “Ты права, это так”. Миша — человек редкой эрудиции и даже философской глубины — сохранил до конца дней детскость, непосредственность, умение чувствовать настоящее».

Еще один фрагмент воспоминаний Швейцера о Гердте: «Я помню, как мы сидели у нас в большой комнате, пировали… Болтали, шутили, смеялись, читали стихи… Я думаю: все что-то читают, и я что-нибудь прочту… Прочел и сказал: “Александр Блок”. Что тут сделалось с Зямой!.. Сначала он затрепетал, как будто его родного дедушку или бабушку обозвали матерным словом, а потом разразился криком: “Как Блок?! Это Пастернак!..” А я-то слегка выпимши… Начал на свою дурную голову с ним спорить: “Нет, это Блок!..” И тут же почувствовал, что неправ, а Зяма уже завелся всерьез: “Ноги моей больше не будет в этом доме!.. Пусть здесь путают Блока с Пастернаком!..” Конечно, он был прав. Через полторы минуты, за которые я успел залезть на книжную полку и проверить свою ошибку, я уже проклинал себя: “Осел! Кретин!.. Как же это я так?!”

Зяма меня великодушно простил».

И еще из воспоминаний Михаила Львовского: «Я вижу Зиновия Гердта в кругу его друзей: Александра Володина, Виктора Некрасова, Булата Окуджавы, Давида Самойлова, Петра Тодоровского. В них есть что-то общее. Прежде всего, они солдаты Великой Отечественной. И, кроме того, люди, сказавшие о своем времени главное и незабываемое».

Однажды я от Гердта услышал такие слова: «Дружба, семья и публика — вот три кита, на которых я стою и буду стоять долго». Они были настолько искренни и правдивы, что могли бы стать эпиграфом ко всей биографии Гердта.

Пройдут годы, и Давид Самойлов, вспоминая эти времена, напишет стихотворение:

Перебирая наши даты,Я обращаюсь к тем ребятам,Что в сорок первом шли в солдатыИ в гуманисты в сорок пятом…

Я вспоминаю Павла, Мишу,Илью, Бориса, Николая.Я сам теперь от них завишу,Того порою не желая…А я все слышу, слышу, слышу,

Их голоса припоминая…Я говорю про Павла, Мишу,Илью, Бориса, Николая.

Михаил Львовский учился в ту пору в Литинституте и, конечно, он был ближе, чем Гердт, к московской поэтической богеме, в особенности к семинару Ильи Карловича Сельвинского, у которого учились Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Борис Слуцкий, Николай Майоров, Евгений Агранович. Нередко во время семинара они распевали звукоподражательные строки «Улялаевщины» Сельвинского:

Ехали казаки, да ехали казаки.Да ехали каза-ha-ки, чубы по губам…

Это он, Михаил Львовский, привел на занятия в студию Плучека — Арбузова поэтов из Литинститута, это с его легкой руки студийцы запели сочиненную Павлом Коганом «Бригантину». Но больше всего они полюбили стихотворение того же Когана «Гроза», написанное еще в 1936 году:

Косым, стремительным угломИ ветром, режущим глаза,Переломившейся ветлойНа землю падала гроза…

Один из студийцев написал: «Увлеченный работой в студии, влюбленный в студийность, в содружество единомышленников, он [Гердт] работал с упоением. В спектакле “Город на заре”, как и большинство его участников, он сам сочинил для себя роль. Его героя звали Веня Альтман… После репетиций спектакля я отказался от участия в нем и передал свою роль Саше Галичу. Я понял, что сыграть Вениамина так, как играл Гердт Альтмана, я не сумею. К тому же Альтмана Зиновий Ефимович писал для себя. Я такие роли не создавал».