Зиновий Гердт

Гердт был не просто записным остряком, какие встречаются в любой компании — он был весь пропитан юмором жизни, замечал его и не упускал. А возможность взгляда на жизнь и ее проявления сквозь юмор очень сильно помогает человеку жить и преодолевать любые сложности. Его юмор можно охарактеризовать как юмор со знаком плюс. Если Гердт говорил о каком-то предмете или, например, об известном человеке с юмором, то это никоим образом не роняло ни предмет, ни человека. Напротив, поднимало их, подсвечивало и подкрашивало каким-то особым светом.

Он хорошо знал афоризм Станислава Ежи Леца: «Юмор, пожалуй, единственное изобретение, отделяющее людей от скотов». Еще четче на эту тему сказал Честертон: «Человек, который хотя бы отчасти не юморист — лишь отчасти человек».

Немудрено, что о Гердте сохранились не только мемуарные записи, статьи, критические отзывы — о нем, как о любом человеке-легенде, слагались байки. Вот некоторые из них.

Когда тариф на такси увеличился с десяти копеек за километр до двадцати, все москвичи «забастовали», и несколько дней такси стояли свободными. Мимо вереницы такси идет Зиновий Гердт. Таксист кричит ему:

— Хозяин, поехали!

А Гердт, не останавливаясь:

— Нет-нет. Я в парк.

Однажды Гердт с труппой театра кукол Сергея Образцова был приглашен в Японию. Собирались показать «Необыкновенный концерт», где Гердт озвучивал роль конферансье. Работников театра решили научить нескольким обиходным японским словам, типа «здрасте-до свидания-спасибо», из дани вежливости к хозяевам. Один из закулисных работников, какой-то там слесарь-осветитель, допустим, дядя Вася, большой любитель выпить, все никак не мог запомнить слово «спасибо» — «аригато».

Наконец Гердт ему сказал:

— Вася, есть такое молдавское вино, тебе хорошо известное — алиготе. Вот и запомни: алиготе — аригато.

Дядя Вася просиял, затем полдня ходил и тихо бормотал: «Алиготе — аригато, алиготе — аригато…»

Вечером Гердт услышал, как дядя Вася, после вкусного обеда, устроенного хозяевами в их честь, сопровождаемого обильными возлияниями местного пива и саке, поблагодарил одного из японцев:

— Каберно!

Гердт ездил за границу с сорок девятого года, и у него постепенно появилось там много знакомых. Был среди них и японец, славист по специальности. Этот удивительный японец говорил по-русски, то есть он думал, что говорит по-русски, а сказать ему правду в Японии было некому. Но речь не об этом.

Однажды Гердт спросил своего нового знакомого, того самого слависта, над чем он сейчас работает.

— Пишу диссертацию, — ответил японец. Гердт поинтересовался темой, и японец с поклоном ответил: — Ранний Блок.

Гердт от неожиданности даже испугался и спросил: кому в Японии нужен Блок, к тому же ранний?

Японец немного подумал и уверенно ответил:

— Мне.

На гастролях в Одессе Гердт решил прогуляться по Дерибасовской. У памятника дюку Ришелье к нему подошла юная девушка: «Я — Роза, мне сегодня исполнилось 15 лет, поздравьте меня!» Гердт берет протянутый альбом и пишет поздравление. Молодая одесситка получает альбом и изрекает: «Ладно, Боярского поймать не удалось, обойдемся-таки Гердтом!»

Гердт как-то рассказывал: была у него соседка, милая и добрая женщина, но очень уж серьезная: никакого чувства юмора. Однажды Зиновий Ефимович пытался ей анекдот рассказать, начинающийся словами «Умер один мужчина…», а она его вопросами засыпала: как его звали, отчего он умер, долго ли болел, были ли у него дети… Однажды решил Зиновий Ефимович ее разыграть. Ровно в шесть вечера звонит ей по телефону и измененным голосом спрашивает: «Простите, а Сан Саныча (допустим) можно к телефону?» — «Нет, вы не туда попали». Перезванивает ей ровно через полчаса и задает тот же вопрос другим голосом. И так каждые полчаса. Другой бы уже послал подальше или трубку снял, но она женщина интеллигентная, отвечала на все звонки и вежливо говорила, что такого здесь нет. Развязка должна была быть в полночь. Гердт звонит ей в очередной раз и говорит: «Здравствуйте, это Сан Саныч. Мне никто не звонил?» Ответ сразил Гердта наповал: «Сан Саныч, куда же вы пропали? Вас уже полгорода ищет!»

В Израиле, когда театр «Гешер» устроил гердтовский «Бенефис», Евгений Арье поставил небольшую сцену из «Костюмера» Рональда Харвуда для двух актеров — почетного гостя и Евгения Гамбурга, артиста «Гешера». Но перед этой сценой Гердт рассказывал свои знаменитые байки. Видимо, воодушевленный теплым приемом зрителей, он несколько увлекся — и забыл, что давно пришла пора «Костюмера»: партнер опаздывал на спектакль в другой город. Актеры начали подавать отчаянные сигналы из-за кулис, однако вошедший в раж Зиновий Ефимович ничего не замечал. В конце концов на сцену вышел «незапланированный» Владимир Халемский со стаканом воды на подносе. Гердт замолчал, удивленно глядя на Володю, который невозмутимо, но с акцентом на первом слове произнес: «В Гамбурге в это время принято пить воду!» Гердт расхохотался и объяснил зрителям: «Это они меня таким образом решили согнать со сцены! Ну, молодцы, ребята!»