Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти

Но никаким историкам найти следы заговора так и не удалось. В чем же было дело? Объяснение таинственной загадки Великого страха предложила в 1989 году историк Мэри Килборн Матосян в книге «Яды прошлых лет. Грибки, эпидемии и история». Ее теория выглядит наиболее правдоподобно. Матосян не знала о приведенных мной выше письмах Дюбрейля, но трактата Лефевра было более чем достаточно для предположения, что виновницей массового безумия опять стала спорынья. К тому же Лефевр составил подробную карту распространения паники. Оставалось сравнить эту карту с зонами культивирования ржи. Как и следовало ожидать, наложение карт показало, что волнения большей частью распространялись из тех мест, где выращивали рожь.

Матосян рисует примерно такую картину: рожь нового урожая была только что собрана, но сразу распространились слухи, что разбойники придут его захватить. Многие люди считали, что уже видели этих бандитов. Они боялись, что уже слишком поздно что-либо делать: женщины будут изнасилованы и убиты, детей убьют, а дома подожгут. Рассказывая об этих событиях, историки часто недоумевают, чем были вызваны явно преувеличенные опасения крестьян. Представив подробную хронологию и карту распространения паники, Жорж Лефевр доказал, что между крестьянами не было никакого тайного сговора. Паника не распространялась от дома к дому, а охватывала целые сообщества одновременно. Но хотя Лефевр воссоздал психическое состояние крестьян, он не смог объяснить, почему паника возникала в одних районах Франции, но не затрагивала другие, почему именно летом 1789 года, а не в другое время. Однако, существует объяснение этих загадочных фактов. Акты похоронных записей восемнадцатого века показывают, что летом 1789 года многие французы могли пострадать от отравления спорыньей. Записи также свидетельствуют, что в некоторых регионах у многих женщин произошли выкидыши в эти летние месяцы. В записях Королевского Медицинского Общества того же года отмечено ухудшение здоровья населения во второй половине июля; сообщается, что желтуха, диарея, и нервные болезни были обычным явлением, особенно среди женщин. Некоторые пациенты доктора Джеффри «потеряли головы»; позднее, в августе и сентябре, врач нашел много случаев болей в животе, диареи и колик. Он объяснял эти симптомы потреблением «плохой муки». Другие врачи наблюдали депрессию, паралич, тревогу, страх, лихорадку и рожу. Эти врачи, как и доктор Джеффри, также подозревали «плохой хлеб»[551]

.

Здесь характерен момент, который не упомянула Матосян — именно рожу в то время часто путали с эрготизмом, ставя диагноз erysipelas — рожа. Не только загадочная паника характерна для этого времени, в Гренобле в 1789 году появились и конвульсионеры — отголосок уже подзабытых плясок Витта.

С 1697 года, начиная с которого сохранялись достаточно полные записи о погоде, Франция не видела таких благоприятных погодных условий для массового роста спорыньи на ржи[552]

. Необычно холодная и снежная зима 1788–1789 ослабила рожь (это так Матосян пишет, на самом деле механизм несколько другой — холодная зима активирует склероции спорыньи), а холодная и влажная весна позволила грибку расти на злаке. Сухое и теплое начало мая содействовало распространению спор ветром от одного растения к другому, а затем теплое и влажное лето завершило процесс[553].

Надо еще добавить, что лето не обязательно должно быть теплым. Это более справедливо для Европы, а в России, например, где хлеб созревает позднее, и холодное время выпадает на цветение ржи, продлевая его, спорынья развивается никак не хуже, что отмечалось еще в российских источниках первой половины XIX века: «причина, производящая бѣлыя колосья и рожки во ржи, есть сырая и холодная погода во время цвѣта ржи»[554]

. В любом случае, главное — чтобы была повышенная влажность[555]. И с ней во Франции в 1789 году все было в порядке: Матосян указывает, что в июне в Париже дождь шел двадцать дней из тридцати.

Исследующий здоровье населения Бретани Жан-Пьер Губер (Jean-Pierre Goubert, 1974) цитирует врача, проживающего в городе Клиссон. Врач сообщает, что в июле 1789 года урожай ржи был «невероятно» поражен спорыньей. Хотя Губер не связал Великий страх с этим обстоятельством, он сообщает, что рожки спорыньи были найдены в двенадцатой части всех колосьев[556]

. В Эльзасе или Лотаргинии это никого бы не удивило, но Клиссон расположен на западе, где спорынья появлялась реже.

«Великий страх 1789 года был одним из последних среди тех странных событий европейской истории, которые могут быть объяснены пищевым отравлением», — так заканчивает главу Матосян[557]. Стоит уточнить — все же не последним. Далеко не последним.

В следующий раз спорынья, как бы «извиняясь» за то, что по ее милости Петру I пришлось в 1722 году свернуть персидский поход, поможет России победить Наполеона. И на этом влияние паразита на исторические события тоже не закончится. Мы можем найти его следы еще во многих событиях XIX и даже XX века. Но об этом — уже в следующей книге.