Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти

Желание франков уйти в крестовый поход было вполне естественно в тех условиях. Так позже будут спасаться от эпидемий чумы: убегая из городов, бросая дома, имущество, семью. Но «священный огонь» бушевал повсюду, от него не убежишь внутри страны — он загорался везде, где ели хлеб, а хлеб ели везде. Папа ловко воспользовался этой ситуацией, указав выход из тупика. Согласно хронике Роберта Реймского, папа рассказал франкам на проповеди после Клермонского собора о сказочной стране: «Иерусалим — это пуп земли, край, плодоноснейший по сравнению с другими, земля эта — словно второй рай… Когда папа в своей искусной речи сказал это и многое в этом роде, всех, кто там был, соединило общее чувство, так что возопили: „Так хочет бог! Так хочет бог!“ Услышав это, достопочтенный владыка римский, возведши очи к небесам, возблагодарил бога»[58].

«И все же глубоко обманулся бы тот, кто пожелал увидеть лишь эти материальные стимулы в основе всего движения. Определяющую роль в подготовке похода, несомненно, сыграл религиозный энтузиазм, многократно усиленный церковью»[59], — был уверен Жозеф-Франсуа Мишо в начале XIX века. Но церковь знала, где этот религиозный энтузиазм лучше усилить. Крестовые походы — это синергия страха, безумия и холодного расчета.

Тысячеустая молва быстро разнесла по всему Западу вплоть до морских островов вести о Клермонском соборе и предстоящем походе на Иерусалим. Сборы начались в первую очередь во Франции, поскольку именно там царила особо насыщенная религиозным возбуждением атмосфера. Ее накалу во многом содействовала проповедническая активность церковников[60]

.

Упомянутая напряженная атмосфера неспроста возникла именно во Франции, наиболее сильно страдавшей на тот момент от эпидемий «священного огня». Деятельность проповедников не столько усиливала этот накал религиозного возбуждения, сколько придавала ему нужное направление. Нет, не случайно папа, не получив поддержки на представительном соборе 1095 года в итальянской Пьяченце, где впервые прозвучала мысль о походе на восток, в ноябре того же года отправился во Францию и открыл новый собор в городе Клермон в Оверни (местности, которая и столетия спустя будет связана с отравлением спорыньей — от ужаса перед оборотнями до Великого страха во время Французской революции). Вдохновитель крестового похода понимал, что на тот момент именно франков легче заставить броситься в эту авантюру, дав им необходимую установку. Подтолкнуть народ к походу было несложно, поскольку, кроме фактора голода, «многим западным франкам не нужен был веский стимул, чтобы оставить свои дома. В течение нескольких лет они страдали от междоусобных стычек, голода и гангренозной болезни, распознанной впоследствии как эрготизм»[61].

Обычно такие вспышки болезни приводили в средние века к массовому движению пилигримов к святым местам, где больных довольно часто излечивала смена диеты. Но это еще лишь начало становления серьезного бизнеса: госпитальное братство св. Антония для организации паломничества больных «огненной чумой» было одобрено Урбаном только на том же Клермонском соборе[62], дорога в Сантьяго-де-Компостелу еще должным образом не разрекламирована, инфраструктура не развита. А в привычном для паломника Иерусалиме деньги собирают вовсе не христиане: «тот, кто приходил к вратам города не мог попасть туда, не заплатив некоторого количества золота, требуемого в качестве подати»[63]

, не говоря уж об упускаемых завещаниях имущества. И это тоже важный повод к захвату Иерусалима.

Призыв папы на фоне эпидемии обернулся довольно неожиданным даже для него крестьянским крестовым походом. Папа рассчитывал на несколько тысяч рыцарей, а в поход внезапно отправились десятки тысяч крестьян и рыцарская беднота. Советский историк Заборов, впрочем, считал, что папа такой возможности опасался, пытаясь сдержать ненужное рвение тех, кто был бесполезен для дела: