Злая память (все книги в одной)

Именно Чечня и стала для прапорщика новой вехой в его послужном списке. Только здесь, вдали от приевшихся гарнизонов, в круговерти боевых действий и можно было начать жизнь с чистого листа. Не мудрено, что в Ичкерию, наш прапор напросился сам. Для коллег по службе, рапорт Михайленко казался диким, чересчур смелым и, в определённой степени, даже опрометчиво-отчаянным. Однако сам прапорщик, отправляясь на Кавказ, ни о каком героизме и не помышлял.

«На передовую, один хрен, меня не пошлют. Какой из меня, к дьяволу, вояка? – прикидывал в уме прапорщик. – А быть рядом с „кормушкой“; приложить свою руку к бесконтрольно поступающему (ведь это война) и так же бесконтрольно расходуемому арсеналу, прочему имуществу или продовольствию, всегда будет полезней, нежели просиживать штаны здесь, в российской глубинке!»

Уже на чеченской земле судьба вновь сводит Михайленко с его бывшим сокурсником, а ныне полевым командиром Салманом Даудовым.

Сейчас, пожалуй, и не упомнить, кто из них первым решился реанимировать былую дружбу. Однако тот факт, что они нуждались друг в друге, как одна пара обуви (бесполезна порознь) – было более чем очевидным. Салману требовалось оружие. Тогда как прапорщик мечтал о больших деньгах. Собственно в этом и был их общий интерес, основа и залог последующей взаимовыручки. Пожалуй впервые в жизни, прапорщику помогла-таки его «чёрная метка» вора.

Вырученные за похищенные автоматы и гранатомёты деньги, прапорщик не транжирил, не шиковал, не разбрасывался ими направо и налево. Примерно раз в год он выбирался на «большую землю». И уже там, в массовом порядке он и принимался скупать особо ценные ювелирные изделия, которые бережно упаковывал и прятал в лишь ему известные тайники.

«Золото – самая надёжная и вовсе времена конвертируемая валюта!»

Михайленко жил далёкой мечтой о том, что когда-нибудь, лет этак в сорок, а то и раньше, будучи военным пенсионером, а по «совместительству» и подпольным миллионером, он вернется в родной ему Ульяновск. Туда, где в детстве и юности его считали замкнутым и неуклюжим ничтожеством. Как гадкий утёнок, чудесным образом перевоплотившийся в лебедя, он вернется и поставит этот тихий волжский городишко «на уши». Все те, кто когда-то отвергли его любовь и дружбу, будут теперь носить его на руках. А необузданное воображение, уже рисовало ему шикарный «Мерседес»; дорогие костюмы, сигары; двухэтажный особняк на берегу реки, рядом с музеем самого Ленина.

А почему бы, собственно, и нет? Ведь Володя Михайленко, точно так же, как и его тёзка (вождь мирового пролетариата), поначалу был вовсе не понят своим окружением. Зато чуть позже, и тот и другой просто обязаны были прославить своими именами городок, именовавшийся в позапрошлом веке, как Симбирск.

В предполагаемом особняке, Михайленко обязательно установит камин. Будет там и кресло-качалка, и непременное изобилие голых женщин, готовых сиюминутно исполнить любой каприз нового хозяина жизни.

До той заветной мечты, оставалось совсем немного – один-два года безупречной службы, на едва переносимом Михайленко, дальнем объекте.

Уходя со своими людьми в горы, Салман полностью погрузился в свои мысли.

Узнав о назначении Князеве, о его майорских погонах и, очевидно, благополучной карьере бывшего сокурсника, полевому командиру было по-своему обидно за своё нынешнее положение партизана-контрабандиста.

Однако, вовсе не это тревожило сейчас Даудова. И уж тем более, не мысли о войне или предстоящих боевых операциях против «федералов». Разговор с Михайленко мысленно вернула чеченца в те золотые годы, когда он был ещё молод, когда служил в Советских вооружённых силах, когда всё было для него просто и предопределено на несколько лет вперёд.

Ностальгия? В определённой степени, да.

Вспоминал он сейчас о многом. И тем не менее, наиболее острые и самые волнительные воспоминания были связаны у Даудова с началом девяностых. Помниться, осенью 91-го, отправляясь в отпуск на свою родину, Салман задержался в Грозном на пару деньков.

Подобного тому, всеобщего восторга и радости за своих земляков, как в сентябре девяносто первого, Даудов видимо уж никогда более не испытает. Ведь в тот период и в буквальном смысле на его же глазах, писалась история небольшого горного народа.

События, в некогда спокойном Грозном развивались в том сентябре стремительно. Толпы митингующих требовали немедленной отставки прежнего руководства республики. В чеченскую революцию вливались всё новые и новые силы. Мятежным духом заражалось всё больше и больше людей. В их числе был и Салман. Его душа пела, а духовному воодушевлению, казалось не будет конца.

Именно там, в революционном Грозном, Даудов и стал невольным свидетелем событий, благодаря которым впоследствии, коренным образом изменилась его судьба. Отряд Руслана Лабазанова захватил грозненский следственный изолятор, выпустив на свободу около двух тысяч заключённых. В те самые минуты будущий полевой командир окончательно и бесповоротно проникся новыми веяниями беззакония и вседозволенности.