Златовласая амазонка

Он умолк, но несколько мгновений еще смотрел в глаза Ангелины, словно цепляясь взглядом за жизнь, потом не выдержал – сдался, умер.

* * *

Два дня спустя, вернувшись с кладбища, Ангелина, повинуясь всевластному зову, воротилась в эту комнату и застыла на пороге, глядя сухими, до боли наплаканными глазами.

Комната казалась безжизненной; запах табака, кожи, лаванды уже выветрился, словно Оливье никогда и не было здесь. «У жизни на пиру он быстрым гостем был», – вспомнились чьи-то стихи, и Ангелина в тоске покачала головой. Подошла к окну.

Со дня на день в Париж войдут союзники. Близок час, когда на улицах французской столицы зазвучит русская речь! Тогда не Ангелине, а графине д’Армонти, мадам Жизель, придется скрываться и таиться. Пока же… Ну что же, все ее козни Ангелина уже знает наперечет и сможет им противостоять!

Будущее, однако, показало, что знала она далеко не все.

6. Париж встречает победителей

Знающие люди говорят, что на войне один час, одно мгновение могут изменить весь ход кампании. Истинность такого утверждения союзники могли проверить на подступах к Парижу.

Князь Шварценберг, командующий австрийскими войсками, видя упорное сопротивление Наполеона, намерен был отступить: война, полагал он, может длиться еще долго! Но Александр I, умевший, как говаривали его современники, соглашать умы, в сем важном случае был непоколебим.

«Я не соглашусь на это, – заявил он. – Продолжение войны возбудит отчаяние в сердцах населения Парижа. Сейчас парижане видят в нас безусловных победителей и готовы покориться. Увидев же нашу нерешительность, они начнут вооружаться против нас!»

Отступление было отменено. Так Александр I решил жребий кампании 1814 года.

Это случилось десять дней назад, и тогда же вновь затрепетали сердца парижан: чего ждать им от победителей и прежде всего – от русского царя? Уж если Александр сжег свою столицу ради поражения врага, во что же превратит он столицу побежденного неприятеля?

Но Александр под стенами Парижа изрек бессмертные слова: «Обещаю особенное покровительство городу Парижу. Безусловно, отдаю всех французских пленных». После сих слов дело мира можно было считать выигранным.

И вот наконец наступила последняя ночь осады Парижа. Огни, озарявшие стан союзников, засверкали на окрестных холмах, на виду у французской столицы. Сияние сих огней, столь страшных для другого осажденного города и в другое время, было тогда для парижан вестником свободы Франции и спасения великого города. Тщетно приверженцы Наполеона распускали злобные слухи, побуждали народ к сопротивлению. Жители Парижа убеждены были, что жребий их зависит от дружественного приема союзных войск.

* * *

В трактире «Поросячья ножка», одном из многих, притулившихся возле огромного «Чрева Парижа», главного рынка Парижа, пели новые куплеты про Наполеона. Полицейские изъяли сотни рукописных списков, но автора пока найти не удалось.

Я в этой грешной, растревоженной странеПосеял смуту, нищету, раздоры.И, не хвалясь, скажу, что заслужил вполне,Чтобы палач петлю на шею мнеНакинул скоро!

«Скоро! Скоро! Скоро!» – скандировали хором посетители, в большинстве своем грузчики. Как раз сегодня на рынке проходил ежегодный отбор силачей, поглазеть на это собирались сотни зрителей. Вдобавок ко всему с часу на час ждали вступления русских. Это тоже стоило отметить, потому в «Поросячьей ножке» собралось куда больше народу, чем мог вместить кабачок. Толстуху-хозяйку рвали на части. Она сбилась с ног, пытаясь угодить всем этим орущим, пьющим, жрущим мужчинам, потому долго пришлось ждать немолодой, скромно одетой даме в глубоком трауре, пока хозяйка наконец показала ей того, о ком она спрашивала.

Человек огромного роста, большеголовый, с коротко стриженными, будто у новобранца, волосами, одетый в поношенную куртку, сидел, уныло облокотившись о стол и прикрыв глаза, и слушал певцов.

Кругом орали, хохотали, воздевая кружки, горланя:

– На плаху! На плаху! Смерть тирану!

Дама вгляделась. Мало того, что человек, которого она разыскивала, молчал, не присоединившись к общему хору; из-под крепко зажмуренных век его скатилась крошечная слезинка!

Несколько мгновений дама смотрела на него с изумлением, потом осторожно коснулась его плеча:

– Сударь…

Он нехотя приоткрыл глаза. Крошечные, глубоко посаженные, они уставились на даму, после чего их обладатель нехотя буркнул:

– Чего?

Дама была весьма не робкого десятка, однако она вдруг струхнула под этим тупым взглядом.

Не дождавшись ответа, он закрыл глаза, тогда дама сбивчиво проговорила:

– Я слышала… сегодня вы не нашли работу?

Начало оказалось неудачным: огромная ладонь, безвольно лежавшая на столе, медленно собралась в кулак, один удар которого запросто размозжил бы голову теленку.

– Я это к тому, – поспешно добавила дама, – что у меня есть для вас дело!

Глазки вновь закрылись. Великан откусил немалый кусище от поросячьей ножки и принялся вяло двигать челюстями.