Зло побеждает зло (СИ)

Зонтика, впрочем, так и не дал. Похоже решил, что промокшим до нитки защита от дождя без надобности.

Идти оказалось всего ничего. Я и представить не мог, что на задах крошечной пристанционной деревеньки идет такое масштабное строительство. Набитая колесами ломовиков грязь тут и там завалена свежими опилками и щепой, на обочинах жерди, гравий, бут. По краю в ровный ряд выстроились столбики будущего забора из штакетника. Все почти как в приличном коттеджном поселке XXI века, только домики какие-то совсем неказистые. Приземистые, под экономными низкими крышами, вдобавок не заметно ни кирпича, ни даже бруса или бревен – только пропитанные вонючей олифой доски. То есть чисто дачный вариант.[218]

— Весной строиться начали, — пояснил очевидное Михаил.

— Главное чтоб печка была, — забеспокоился я.

— Вам бы на Клязьме с палаткой баловаться, вот там у меня дом так дом! В два этажа, с мансардой, башенкой. Обвязан террасами, верандами, балкончиками. Окна в резных мережках, строчка ажурная! Печка в синих изразцах…

— И с поддувалом, — не удержался я.

— Разумеется, — не понял моей шутки Михаил. — Хорошая дача, матерый купчина еще до революции отстроил. Говорят, в подполе здоровенный сундук с вином зарыт, но мы не нашли, как ни искали.

— Тогда какой смысл переезжать? — поинтересовался я. — Если, не секрет, конечно.

— О! — Михаил явно обрадовался вопросу. — Эксперимент! Мы в редакции решили заложить поселок нового социалистического типа, огромный зеленый город! Лес тут, сам уж знаешь, заповедный. Развернем сеть здравниц, построим сотню-другую домиков, да заживем на зависть всем буржуям. А старую дачу, ту что в Клязьме, продам Ильфу с Петровым. Они давно меня уговаривают.

— Понятно, — пробормотал я, перепрыгивая через очередную лужу.

Сказать по правде, не понятно ничего. Какая-то редакция, экотуристическая маниловщина, еще и авторы культового романа вылезли. Странный товарищ! Может он так шутит?

— Заноси! — прервал мои мысли Михаил.

Из распахнутой двери ударил густой березовый дух.

— Баня! — восхитился я.

— Как же без нее?!

Пока я в тусклом свете единственного окошечка пристраивал Александру на полок, хозяин успел растопить перекроенную из бочки печурку. Кивнул на сваленные у дверей связки газет и журналов:

— Это вам вместо дров, грейтесь.

— Теперь у нее есть хотя бы шанс! — искренне поблагодарил я. — Еще бы спирта грамм хоть полсотни!

…Проснулся я в настоящей кровати, в кои-то веки – на чистом белье. Первым делом прислушался – Саша дышала удивительно ровно, без хрипов, стонов и метаний. Неужели?! Лихорадочный румянец схлынул с утонувшего в огромной подушке лица, полоски плотно сжатых губ обрели цвет и объем. Зловещий призрак пневмонии отступил?!

Вскочить бы с воплем радости, зацеловать, но заботливый остаток разума одернул порыв до умильного шепотка:

— Она спит!? Просто спит! Всего лишь спит!!!

Вчерашний вечер вспоминался с трудом. Вместо спирта Михаил притащил бутыль самогона, очень крепкого, и очень недурного. Растирание удалось; согретая газетным жаром и завернутая в простыню девушка пришла в себя.

Затем хозяин дачи нас удивил: пришел погреться сам. С керосинкой, плошкой горячего куриного бульона и немудреной картофельной закуской. Выпили по маленькому стаканчику, конечно, за здоровье Александры. Продолжили за знакомство, благо, разница в возрасте у нас вышла всего ничего. За индустриализацию. За скорую победу коммунизма. За лучшую в мире советскую прессу, как оказалось, Михаил работал внештатным журналистом в "Правде". Затем в ход пошли анекдоты, а там и до кухонной политики рукой подать. Хватило невинного вопроса: "растолкуй, кто у нас главным-то нынче будет".

Картина вышла замысловатая.

Пост генерального секретаря ЦК большевики навечно и посмертно оставили за товарищем Сталиным. Таким хитрым способом они разрешили противоречие – с одной стороны отдали дань уважения последнему генсеку, с другой – выполнили его же просьбу об упразднении данного поста.[219] Теперь управление СССР формально устроено по канону "партии не нужны вожди – у нее есть коллективный вождь, Центральный Комитет".[220]

Последнее, конечно, — суть подлое лукавство. Хотя внешне все обставлено респектабельно, не придерешься. С разных концов страны в Большой театр съехались две тысячи избранных прямым тайным голосованием делегатов. После жарких дискуссий и словесных баталий они избрали из своих рядов самых достойных – сотню членов ЦК.

Однако если хоть чуть-чуть потрудиться и вникнуть в детали… злой гений Ильича оставил в наследство России поистине чудовищную пяти- или даже шестиярусную идеократию.[221] То есть принятая при Ленине система выборов обеспечивала сносную управляемость… в далеком прошлом, при ограниченном числе сообщников. Например, десять лет назад, в 1918, - сотня делегатов демократично избрала полтора десятка членов ЦК. Все на виду, все друг друга давно знают. Нечего и думать повлиять "с мест" на спаянный эмиграцией и тюрьмами коллектив.