— Не забивай себе голову чужими заботами и страхами. Хорошо? Только не сегодня…
Чистую правду говорил. На эту ночь у Рыжего были совсем другие планы.
— Кыш! — бросил он перепуганной до онемения алаттской свите.
Видит Ито Благая, Мэй меньше всего хотел показаться нетерпеливым. Даже руки спрятал за спиной. Как мальчишка, борющийся с искушением стянуть кусок свежеиспеченного пирога. Но руки его предали, они своевольно подхватили изумительно легкую Хелит, которая и не думала вырываться. Наоборот, она сцепила кисти замком за его шеей, ясно давая понять, что вовсе не желает расставаться.
Пальцы забывчивостью тоже не страдали — они ловко расправились с пуговичками, шнурками и пряжками.
И в самый последний миг он почти испугался. Нет, не того, что будет дальше, там как раз все понятно. А того, что для него все будет по-старому. Не любя, не веря…, а с Хелит… с ней так нельзя… она же поймет… И тогда хоть в окошко вниз головой.
Хелит развеяла все сомнения, сказав шепотом:
— Не бойся, князь, если что — моей любви хватит на двоих. И еще останется.
Он пил и пил её дыхание, как будто припал к ручью после долгого бега, пил и не мог остановиться. Хелит знала, о чем говорила. О, Ито Всеблагая, как же тяжело жить изо дня в день, из года в год с зияющей гулкой пустотой в сердце! Нелюбимым и не любя.
— Я не боюсь…, уже не боюсь.
Вот так всегда и бывает. Обрести можно даже там, где не ждешь, а найти там, где не терял. А может, Мэй просто никогда и никого не любил? Должно быть, любовь, та самая настоящая любовь, о которой слагают песни и баллады, о которой грезят и тоскуют, она так до сих пор не успела задеть его даже краешком своих сверкающих удивительных крыльев. Все эти долгие годы… Так ведь тоже бывает…
Этой осенней ночью Рыжий познал не только женщину, он заново открыл самого себя, он доведался, что такое нежность, доверие и единение. Теперь Мэй никогда не забудет как это — любить по-настоящему. Никогда… никогда…
Они построили самый удивительный Дом Любви из обрывков своих одиноких снов, из неразумных сомнений и неясных страхов, из жажды и пресыщения, из бесчисленных потерь и редкого раскаяния, из несбывшихся надежд и обещаний, невыполнимых клятв и ожидаемых обманов. А еще из её безвестности и его пустоты, из её щедрости и его жертвенности, словом, из всего того, что у них оставалось в наличии. Чтобы с чистой совестью закрыть дверь пред недоверчивым и жестоким миром и побыть наедине со своими волшебными подарками друг другу. Мир поскребся, поскребся крохотными коготками стихающего дождика да робкого лунного света в щелочку меж занавесей, потоптался на пороге, прислушиваясь к их прерывистому дыханию, и смущенный ретировался. Пусть себе тешатся, пускай наласкаются — нацелуются. Мужчины и женщины для того и созданы, чтобы искать друг дружку на широком ложе и творить любовь, согревая Вселенную. Сколько той ночи…
Хелит разбудили голуби, устроившие утреннюю пробежку по подоконнику. Гнусные летучие твари вдруг вспомнили, что у них есть ноги и грохотали точно подкованные кони-тяжеловозы, оглашая окрестности дебильным бормотанием.
А просыпаться совсем не хотелось. Бок у Мэя теплый, и он так по-хозяйски прижал её к себе левой рукой. Спать бы еще и спать. Если бы не проклятые птицы.
Хелит открыла глаза и…все вспомнила.
Все вспомнила. Память открылась, как случайно оброненная книга в кованом переплете, на которой висел крепкий и хитрый замок. Теперь замок раскололся, и странички раскрылись, затрепетали на сквозняке, мол, читай, сколько душа пожелает. В любой последовательности. Можно и с конца.
Что там дальше?
И все быстрее и быстрее листаются странички.