Что-то в приближающейся процессии было не так, я не сразу понял что, а когда понял – обомлел. К Божьему Камню неторопливо двигались Агусий с Левоном, за ними с гитарой на плече шагал Авдей, а рядом с Авдеем шла женщина. Одна женщина. Солнце слепило, и кто там, рядом с Авдеем, я разобрать поначалу не мог, женщина казалась то Лютой, то Гизелой, а иногда ни той, ни другой. Волосы ее были покрыты платком, и это еще более смутило меня. Ни Люта, ни магистка платков никогда не носили, не их это был стиль.
Когда компания подошла поближе, я понял, что женщина рядом с Авдеем – не Люта и не Гизела, точнее, и та, и другая, непостижимым образом слитые в одном теле. Эта женщина была строга и прекрасна, но тоска сдавила меня, потому что я понял: Люта и Гизела перестали быть, возможно, навсегда.
Гонза со Степаном тоже поднялись и не отрываясь смотрели на женщину рядом с бардом, беззвучно шевеля выпачканными углем губами.
– Чего рты-то поразевали, испугались, что ли? – спросил подошедший Левон. – Старая дорога закончилась, обочины сошлись, значит, начнется новая, и обочины снова встанут на свои места, а когда и она закончится – опять сойдутся. Так всегда бывает, закон дороги, тут уж ничего не попишешь.
Агусий же ничего не сказал, просто смотрел старыми выцветшими глазами на солнце, повисшее над недостроенной вершиной Божьего Камня, смотрел не моргая, хотя глаза и слезились. Словно в первый раз видел солнце. Или в последний. Чистая белая рубаха с вышивкой вокруг ворота делала его похожим на какого-то волхва, кудесника, одним словом. Скажи мне, кудесник…
Милиционер Голядкин подошел к нему с убитым видом и сообщил:
– Гражданин Агусий, вы извините, пожалуйста, мы почти все закончили, только одного камня все равно не хватает. Уж мы все вокруг обыскали – нет его нигде. А без него, наверное, ничего не получится.
– Славно потрудились, – неохотно отвлекаясь от созерцания солнца, сказал Агусий. – Славно, и камушки держатся крепко, значит, не ошибся я в тебе, Чижик-Пыжик. А насчет замкового камня – не беспокойся, я его давно с собой ношу. А теперь, знать, время пришло его на законное место поставить. Вот и кончилась моя дорога, ребятки. Вот и все. Пойдем, что ли, Левон? А вы пока внизу побудьте, нечего вам сейчас наверху делать.
Богун Левон очень серьезно, даже мрачно кивнул, и они с Агусием рука об руку стали неторопливо подниматься по шатким ступенькам на вершину Божьего Камня. Восходить.
Мне показалось, что они поднимались целую вечность, появляясь и пропадая, окутываясь пыльными солнечными ореолами и ныряя в тени, словно невысокий в общем-то Божий Камень невероятно вырос, обзавелся предгорьями и отрогами. Наконец они поднялись на вершину и встали там, две съеденные светом фигуры на фоне удивительно синего неба, разделенные ослепительным солнечным диском, на фоне которого было и не видно малюсенькой бледной искорки там, где должен был встать замковый камень.
Потом меньшая фигурка наклонилась вперед, взмахнула руками и словно споткнулась. Вторая фигурка подхватила упавшую первую, повернулась в нашу сторону лицом, постояла немного, потом стала медленно спускаться. И опять время принялось неторопливо разматываться по спирали, следуя за богуном по шатким мосткам, обвивающим Камень. Наконец Левон сошел с лесов и ступил на землю. На руках у него лежало сухонькое тело Агусия.
– Божий Камень наконец завершен, – сказал богун, осторожно укладывая тело Агусия на землю. – Смотрите! Видите?
Я хотел было спросить, что с Агусием, но, наткнувшись на взгляд Левона, промолчал и стал вместе со всеми смотреть на Божий Камень. С ним происходило что-то необычное. Камень медленно, начиная с вершины, становился полупрозрачным, розовым, словно детская ладонь, обхватившая электрическую лампочку, – живым.
– А чего это наш старикан? – невежливо встрял простодушный Гонза. – Отрубился, что ли, от полноты впечатлений? Эй, Агусий, вставай, глянь-ка, старина, что ты с камнем сотворил!
Левон строго посмотрел на братка, тот сконфуженно замолчал, внезапно все понял, испуганно заморгал и заткнулся.