Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют…

– Теперь я нисколько не удивлюсь, если ты скажешь, что и лесбиянство тоже было искоренено подобным образом.

– Да, хватило одного примера: очаровашки развлекались в бассейне, и вдруг туда хлынули фекалии – кто-то подсоединил не ту трубу не туда, куда надо… Вони, рыданий, визга, раскаянья хватило на добрый час…

– А ваш летун-оплодотворитель весьма строг к нарушениям традиций! Фундаментальный моралист.

– Ну что, скептик, еще куда-нибудь заглянем, или достаточно?

– Нинель, ты не обижайся, но у меня привычка отрабатывать все гипотезы, даже самые невероятные.

– Намекаешь, что я заранее договорилась с Оленькой и Светланой Константиновной, как тебя разыграть?

– Почти угадала.

– Ох, Динь, беременным женщинам больше делать нечего, как сочинять истории для чужака, неизвестно зачем пожаловавшего… К тому же не забывай: ты для них мой племянник – ни больше, но и ни меньше…

– Да, на розыгрыш это не тянет… Кстати, Нинель, а как относится строгий летун к зоофилии?

– Искоренил в зачатке… Одна глупышка попробовала с кобелем, так эту псину через сутки обнаружили расчлененной, как для продажи в мясных рядах. А собачий пенис очутился в кастрюле с харчо, сваренным новоявленной сучкой.

– Круто.

– Есть еще вопросы?

– Пока нет.

– Тогда продолжим обход.

– Неплохо бы нанести визит к женщине из первой волны залетов.

– Тогда нам надо к Катерине… Такой мальчонка у нее растет, Ванюша… И главное, Павел, ну, ее муж, кандидат сельскохозяйственных наук, обожает и ребенка, и Катерину… В полном смысле…

Нинель Осиповна грузно поднялась, одернула смятый парашют юбки и закончила опрометчивую фразу:

– Счастливая семья.

С ветки сорвалось перезрелое яблоко и не найдя подходящего гениального темечка, вхолостую просвистело и раскололось о безжалостный гранитный бордюр на две неравные части.

Где-то совсем далеко, у реки, внезапно раздался звук, напоминающий то ли вскрик порванной струны, то ли стык железнодорожных буферов при экстренном торможении.

Глава 10 Забытый шлягер

– Ночь яблоком стучит в окно!

Этой песней встретил нас участок разрекламированной Катерины.

Мужской хриповатый голос повторял и повторял одну строчку – то ли ему нравилось имитировать заезженную виниловую пластинку своей юности, то ли слова не вспоминались.

Оставив напевающего в невидимках, мы вышли к бассейну.

Катерина – обнаженная – плавала на спине.

А двухлетний крошка, сидя на бортике, швырял вниз разноцветные кубики.

– Здравствуй, Ванюша, здравствуй!

Нинель Осиповна погладила мальчонку по вихрам, таким же светлым, как прическа уплывающей в дальний конец бассейна хозяйки.

Поняв намек, я повернулся к бассейну спиной, а лицом к саду.

Давно забытый шлягер зазвучал с новой энергией:

– Ночь яблоком стучит в окно!

Когда-то под эту агрессивно-пессимистическую песнь меня лишила невинности соседка, от которой сбежал муж. Я лежал пластом, боясь притронуться к обвислым, синюшного цвета, вялым грудям с искривленными сосками, я отводил взгляд от густо заросшего лобка. Но, не обращая никакого внимания на мою пассивность и не требуя с глупого неопытного мальца ответной страсти, воняющая жареным луком и детским кремом соседка, даже не предохраняясь и не подмываясь, дважды получила, что хотела. Я потом, тщательно изучив соответствующие сайты, девять месяцев ходил сам не свой, ожидая кошмарного, непоправимого в виде раздувшегося бабского живота… Но не случилось…

– Ночь яблоком стучит в окно!

Я непроизвольно среагировал на приближение Катерины – халат ей не шел, в отличие от плавательного ню.

При резком повороте у меня, там, где кончается живот и начинается пах, возникли судорожные покалывания.

– Извините, я не ждала гостей.

Катерина обняла доцентшу.

– Это кто в кустах горло дерет?

– Да Павел, кто же еще… На больничном – хрипит… Вот я его к ребенку и не подпускаю, заразит еще.

Пользуясь моментом общения подруг, я устроился на топчане для загара – лечь не лег, но присел.

Свербило и тянуло в недрах мошонки.

Так, наверное, начинается проклятая импотенция?

Не хотелось спрашивать ни о беспамятном зачатии, ни о протекании родов, ни о развитии дитяти.

Хотелось вернуться домой, удрать в мансарду к чемоданам, закрыть дверь на хлипкий шпингалет и просто уснуть.

Яйца инициировали протестную, ноющую боль.

Катерина что-то безостановочно излагала Нинели Осиповне про стиль терапевтического плавания и технику оздоровительного ныряния.

Боясь лишний раз потревожить разнывшееся хозяйство, я застыл, как мудак, объятый думой.

Докидав пластиковое разноцветье в бассейн, Ванюша на четвереньках достиг моего лежака.

Надо выдать улыбку.

Надо сообразить добрую сказку.

Надо посюсюкать и поулюлюкать.

Ванюша, цепляясь за край топчана, выпрямился и, не дожидаясь, пока я разорюсь на улыбку и сказку, провел ручонкой над болью.

Самозваный лекарь вернулся к бассейну вразвалочку.

А страждущий мудак обрел прежнюю кондицию.

От боли не осталось и следа.

В благодарность я отправил изображение малолетнего лекаря в Кремль.

Так и не показывающийся муж снова захрипел:

– Ночь яблоком стучит в окно!..

– Тетя! – сказал я, перекрывая шлягер. – Вы забыли про Севу, племянника!