Злой город

— Нет, — покачал головой Ли. — Не мог бы. Со времен Чингисхана у степных воинов есть один закон — ты можешь стать рабом ордынцев до того, как защитники крепости выпустят в сторону их войска первую стрелу. Сегодня было выпущено слишком много стрел для того, чтобы любой из нас мог когда-нибудь оказаться на месте того раба.

— Похоже, твой народ тоже выпустил много стрел по ордынскому войску… — смущенно проговорил Никита.

— Мой народ предпочел смерть, — кивнул Ли. — И поэтому сейчас я помогаю твоему народу.

— Потому, что мы выбрали?..

— Да, — ответил последний из чжурчженей. — Истинный Воин всегда выбирает смерть — и поэтому живет. В отличие от раба.

* * *

Тропа была узкой и едва заметной. В лесу все еще лежал снег, и чуть шагни в сторону — конь увязнет по брюхо в сугробе либо ноги переломает о сокрытую под снегом лесину или корягу. Потому поневоле приходилось придерживать скакуна и следить, чтобы пара заводных позади шла гуськом, не пытаясь своевольничать. И хотя умные кони старательно вышагивали чуть ли не след в след, все равно Тимоха вертелся в седле, порой больше оглядываясь назад и в выборе пути полностью доверяя своему коню, — Дядька Семен, провожая племянника из Козельска за подмогой, отдал ему Бурку. Мол, здесь он мне без надобности, а тебе больше сгодится — умный конь, Разум в нем почти человечий…

В том Тимоха не раз успел убедиться, проезжая незнакомыми тропами. Под Вязьмой сгоряча чуть в болото не заехал — спасибо Бурке. Встал, уперся передними копытами — и вперед ни в какую. Пока всадник разобрался что к чему, коню даже плетью по крупу досталось. После Тимоха еле обиду загладил, полночи не спал — с конем разговаривал, мол, пойми, не для себя стараюсь, для горожан, что сейчас на стенах от Орды отбиваются.

Конь вроде понял, и на следующий день, будучи сзади в загоне[100], не припомнил зла и сильно помог оборониться от стаи волков, вбив копытами в землю матерого серого зверя, незаметно подкравшегося с тыла, пока Тимоха гвоздил мечом остальных.

Вот и сейчас Бурка мягко трусил вперед по тропинке, уверенно двигаясь к цели — ездил не раз дядька Степан в Новгород, и конь словно знал, что от него сейчас требуется именно этот путь. Короткий. И безопасный…

Но, видно, был этот путь через темный лес безопасным ранее, до того, как прошли по русской земле ордынские тумены.

Бурка всхрапнул и взметнулся на дыбы, но было поздно.

Шею Тимохи захлестнула петля. От мощного рывка потемнело в глазах и только кольчужный воротник спас витязя от неминуемой смерти.

Рывок — и выдернутый из седла Тимоха повис над землей, цепляясь за веревку и стараясь просунуть пальцы между петлей и шеей. А по лесу уже несся пересвист и улюлюканье, чьи-то цепкие руки хватали под узцы коней. Бурка взметнулся, заплясал на задних ногах, заржал зло, долбанул копытами в чью-то грудь, но откуда-то сверху с деревьев на спину коню спрыгнул ражий детина и пудовым кулаком резко ударил коня промеж ушей.

Бурка тонко заржал и пал на передние ноги, мотая головой.

— Вот и ладушки! — прогудел детина, соскочив с коня и ловко привязывая чембур[101] к ветке ближайшего дерева.

Был детина невысок, приземист, слегка кривоног, но при этом нереально для человека широк в плечах — на тех плечах еще бы две головы легко поместились. А на бочкообразную грудь можно было запросто положить квадратный подбородок, чтоб шея не уставала нести лобастую голову с глубоко посаженными умными глазами. Хотя как может устать то, чего нет? Казалось, что голова детины растет прямо на двух каменных глыбах, из которых помимо самой головы росли еще и огромные руки. На одну из рук была намотана толстая цепь с приклепанной к ее свободному концу тяжелой многогранной гирей.

— Кого пымали, Кудеяр?

К плечистому детине подошел светловолосый парень в овчинном тулупе мехом наружу. Судя по тому, как выпячивал парень грудь под тулупом, как залихватски была заломлена назад его потертая собачья шапка и как вроде бы небрежно был заткнут за пояс отточенный топор, было ясно, что парню очень хотелось казаться взрослым и при этом непременно быть хоть в чем-то похожим на атамана.

— Да вот, кажись, Ерема боярина новгородского словил, — хмыкнул Кудеяр. И крикнул зычно, аж по лесу гул прошел: — Слышь, Еремей, спускай боярина вниз, а то надорвешься! На нем железа поди с два пуда!

— Дык своя ноша не в тягость, — прохрипел натужный голос с верхушки дерева. — Нам завсегда приятственно хорошему человеку уважение оказать. Щас он трепыхаться перестанет, тады и спущщу. А то бояре — они када незадушенные, за мечи хвататься горазды.

— Я те чо сказал? — тихо проговорил Кудеяр. Но на дереве его услышали.

— А я чо? Я ничо, — поспешно ответил голос с верхушки.

Веревка мгновенно ослабла. Земля ударила Тимоху по ногам, но он этого даже не почувствовал…

— Байдана-то[102] на нем не новгородской работы, — задумчиво произнес над головой Тимохи голос атамана.

— А нам кака разница, чьей работы та байдана? — осторожно ответил хриплый голос, хозяин которого, видимо, уже успел слезть с дерева. — Нам доспех нужон. Мало ли с кем Новгород торгует?