Зловещее поручение

— Она работала с испанским агентом по имени Рок–ка. Кейн поручил мне связаться с ним через Мирандель. Однажды ранним утром я отправился к ней на виллу. Она была дома. Выглядела она превосходно. Прежде всего она запустила в меня китайской вазой, вы можете и сейчас видеть шрам у меня на лице. Затем она предприняла попытку убить меня кривой восточной саблей. Однако…

— Прервем на этом, Голвейда. Время.

— Я готов.

Глава 8 Голвейда

С того места в узенькой аллее, в двадцати ярдах от служебного входа в кинотеатр, где я стоял, я мог слышать «Боже, спаси короля», что означало завершение представления. Видимо, поставили пластинку с гимном, и звуки были слышны на улице.

Я затушил сигарету и отодвинулся в тень стены.

Место моего расположения находилось со стороны города, а Г'олвейда поместился по другую сторону служебного входа, где начиналась дорога, ведущая в поле.

Прошло минут десять, и из служебного входа вышла какая–то женщина, а вслед за ней мужчина. Оба исчезли в темноте аллейки, ведущей на главную улицу.

Прошло еще пять минут, и я начал волноваться. Вполне возможно, что Великий Равалло принадлежал к тем артистам, которые предпочитают пользоваться главным выходом.

Занятый обдумыванием такой не предвиденной мною возможности, сулившей ряд осложнений, я не сразу заметил, как служебная дверь медленно приоткрылась и показался Великий Равалло. Он был высок, хорошо сложен, шествовал уверенно, спокойно, со сквозившим в походке чванством, которое чувствовалось и на сцене.

Через несколько шагов он остановился, чтобы зажечь сигарету, и затем пошел в том направлении, где в засаде находился Г олвейда. Я спокойно двинулся вслед за ним.

Не успел Равалло пройти и десяти–двенадцати ярдов, как из темного угла ему навстречу вынырнул Голвейда и просительно произнес:

— Простите, пожалуйста, но не будете ли вы столь добры одолжить огонька?

Я ускорил шаг.

Равалло что–то сказал и принялся шарить в кармане пиджака.

Я приблизился к нему вплотную и ткнул его в бок дулом маузера.

— Спокойно, Равалло, — проговорил я. — Нам надо побеседовать. И прошу без шуток. Вы были бы поражены, если бы знали, в какой степени мы можем быть невежливы.

Голвейда сказал по–немецки:

— Как бы вы удивились, если бы знали это!

Казалось, Равалло не был особенно потрясен. Почти незаметно пожимая плечами, он переводил взгляд с Голвейды на меня и обратно с таким выражением, как будто был раздосадован ходом дела. Впрочем, так оно и должно было быть. Вероятно, он раздумывал о том, каким образом мы напали на его след, или, может быть, думал, как лучше ему поступить в данном случае. Или, не исключено, он старался представить себе реакцию своего шефа, узнавшего, что он, Равалло, выключен из дальнейшей игры, что не только его карьера, но и жизнь приблизились к финишу. Для тренированных сотрудников гиммлеровской разведки смерть не представляет собою чего–либо ужасного. Конечно, они не любят ее, но если она связывается с именем фюрера, то, видимо, они не очень задумываются, принося свои ничтожные жизни к его стопам.

Голвейда находился с правой стороны Равалло, я с левой.

— Куда? — спросил Голвейда.

— Прямо по аллее, — сказал я. — Там мой коттедж. Это недалеко.

— Отлично, — сказал Голвейда, — Пошли!

Мы тронулись в путь.

Великий Равалло двигался между нами все с той же театральной чванливостью, мало, казалось, обращая внимания на дуло маузера, изредка подталкивавшего его в бок, и на острие ножа, которым играл Г олвейда, шагая рядом с ним.

Ночная темнота была достаточна, чтобы успокоить мои опасения относительно тетушки. Нашу процессию можно было распознать только с очень близкого расстояния. На пустынных улочках, однако, мы вообще никого не встретили в этот поздний час.

Голвейда, продолжая поигрывать своим ножом, что–то напевал себе под нос и выглядел вполне счастливым. Вероятно, он предвкушал приятное времяпрепровождение с Равалло в коттедже.

Мы подошли к коттеджу, прошли через сад и вошли в дом через оставленную мной незапертой дверь.

Включив электрический фонарик, я указал дорогу в маленькую комнату с высоким окном. Там я попросил Голвейду затемнить окно. Он проделал это самым простым образом, сняв с Равалло пиджак и повесив его на раму.

Равалло стоял в рубахе в центре пустой комнаты все с тем же выражением досады на своем упитанном лице. Однако к этому выражению примешивалось теперь еще что–то, мерцавшее в его глазах.

Я вынул из кармана приготовленную бечевку и, передавая ее Голвейде, сказал:

— Свяжите его.

Голвейда взял шнур и подошел к Равалло. Тот презрительно пожал плечами.

— Чего вы от меня ждете? Какую информацию хотите получить? Заранее скажу, что я ничего не знаю. И я недостаточно значительное лицо для того, чтобы знать секреты и говорить о них.

Мы молчали.

Равалло поднес руки к лицу, на секунду прикрыв его, и затем устало опустил их, глядя на Голвейду, который стоял перед ним со спокойной и счастливой улыбкой.

Эрни определенно предвкушал удовольствие от допроса немца.