Зловещее сокровище

Картаев на несколько минут задумался: все услышанное им было настолько невероятно, что, естественно, в его мозгу зародилось некоторое сомнение. Однако, поразмыслив над тем, на что идут эти люди не ради какой-то наживы, а лишь для того, чтобы заполучить какие-то, пусть и золотые, но не такие уж и ценные артефакты, которых, по большому счету, все только чураются, в его голове настойчиво укрепилась мысль, что возможно все, что он сейчас здесь услышал, не так уж и далеко от истины. В нашем мире столько всего неизведанного, и как на самом деле устроена жизнь никому не известно. Поэтому, сопоставив озвученную только-что информацию с далеким семейным преданием, он пришел к выводу, что если даже это и не абсолютная правда, то все же будет лучше отдать им то, что они от него требуют, тем более что сам он никогда не отважиться поступиться с предупреждениями Агафьи Серафимовны и не попытаться что-то сделать с этими Проклятыми предметами самостоятельно:

- Ладно, вы меня убедили. Мы едим в наше московское родовое «гнездо».

- Только, извини, - вдруг проговорил все это время молчавший Ковальский, - мы тебе не совсем доверяем, так что ночевать ты останешься, будучи привязан к березе.

Странно, что эта мысль посетила наиболее интеллигентного изо всех здесь присутствующих. Действительно, на улицу уже полностью опустилась ночь, и, поскольку все интересовавшие компаньонов вопросы были так удачно разрешены, пора была подумать и о ночлеге. Всем членам группы неприятна была сама мысль, что придется оставлять в таком состоянии человека, выразившего желание с ними сотрудничать, но, как гласят поговорки: «береженного, Бог бережет» или «подальше положишь, поближе возьмешь». Поэтому-то с таким замечанием Аркадия трудно было не согласиться, тем более что Иван Дмитриевич сам выразил к такому несправедливому отношению не всех устраивающее согласие:

- Я все понимаю, и отношусь к этому совершенно нормально. Я бы и сам так поступил. Так что с моей стороны никаких претензий не будет.

И вот тут-то вмешалась Багирова, не выдержавшая такой необъяснимой дискриминации и срывая с себя маску, таким образом показала на сколько доверяет их новоявленному знакомому. Гневно сверкнув прекрасными глазками, она, ни минуты не сомневаясь, что ее слова будут мгновенно исполнены, голосом, заставляющим трепетать сладостным вожделением, достаточно твердо произнесла:

- Нет. Так не пойдет. Мало того, что мы изранили всего человека так, что он вряд ли самостоятельно сможет передвигаться, так мы еще будем мучить его, оставляя привязанным к дереву?

Здесь она сделала передышку, пытаясь побороть в себе душившую ее чудовищную несправедливость и только чуть отдышавшись, продолжила:

- Вы извините нас, Иван Дмитриевич, наручники мы все-таки у вас на руках оставим, но застегнем их теперь спереди, и спать Вы перейдете в палатку, а Аркадий, - здесь она посмотрела на своего возлюбленного таким взглядом, что готова была «испепелить» его полностью, - поскольку он у нас самый здесь умный, первым встанет на стражу и обязательно проследит, чтобы ничего нежелательного с Вашей милостью не случилось.

Ковальский, со своей неоправданной предусмотрительностью, готов был провалиться сквозь землю. Он уже давно стал замечать, как охладела к нему его любимая женщина, а тут еще эти невпопад сделанные им замечания все больше настраивали ее против своего давнего кавалера. Поэтому в очередной раз он молча давал себе невыполнимое обещание: «Больше не лезть в это дело с советами, пусть сами разбираются, как захотят». Между тем комментарии Виктории он воспринял довольно спокойно, выразив внешние хладнокровие и полною готовность беспрекословно следовать ее указаниям.

Когда Картаева отстегнули от дерева и перестегнули ему наручники, сделав это, как и обещали, исключительно, наперед, он, следуя в палатку и проходя мимо поляка, не удержался, чтобы невольно не бросить:

- И все-таки у вас баба командует.

Аркадий ничего ему не ответил, а только печально вздохнул, прекрасно понимая, что эта молодая прекрасная женщина уже не отдает ему такого же предпочтения, как это было совсем еще недавно, пока в ее поле зрения не появился полицейский сотрудник. Семен же и сам, определенно, стал замечать, как неровно дышит в его сторону новоявленная знакомая, и совершенно не знал, как ему поступить в такой ситуации. За последнее время он сдружился и с ней, и с ее возлюбленным, а поступать «по-свински», «отбивая» у друга любимую девушку ему никак не хотелось. Для него уже также не являлось секретом, что волнения, связанные с коварным предательством его бывшей супруги, давно уже канули в лету, и в его сердце зародилось нежное чувство к этой немного своенравной и властной, но все же невероятно прекрасной, в душе же доброй и справедливой очаровательной женщине.

В таких недобрых мыслях расходились понурые компаньоны, направляясь каждый туда, куда ему определила самопровозглашенная предводительница: Семен с Картаевым спать в палатку, Ковальский поддерживать огонь в костре и стоять на часах.