Зловещий гость

Какой-то гасконец избегал сражений, потому что всякая рана стала бы для него смертельной – он весь состоял из сердца! Я мог бы сравниться с ним, как и всякий в моем состоянии: любое прикосновение было для меня смертельно. Рука баронессы, ее трепещущие пальчики были для меня отравленными стрелами, кровь моя кипела в жилах.

Не расспрашивая меня напрямую, мой почтенный дядюшка уже на другое утро узнал историю вечера, проведенного мною с баронессой, и я был сильно поражен, когда он, обыкновенно весельчак и балагур, вдруг принял очень серьезный вид и сказал следующее:

– Прошу тебя, тезка, борись с той глупостью, которая безраздельно тобой овладела! Знай, что твое поведение, каким бы безобидным оно ни казалось, может иметь ужаснейшие последствия. В беспечном безумии ты ступил на тонкий лед, который подломится под тобой прежде, чем ты это заметишь, и ты свалишься в ледяную воду. Я не стану хватать тебя за полу, потому что знаю, что ты сам выкарабкаешься и, весь израненный, скажешь: «У меня только небольшой насморк», но ум твой будет охвачен страшной лихорадкой, и пройдут годы, прежде чем ты выздоровеешь. Черт побери твою музыку, если ты не придумал ничего лучше, чем нарушать ею покой чувствительных женщин.

– Но, – прервал я старика, – разве мне приходило в голову любезничать с баронессой?

– Да если бы я узнал об этом, сам выбросил бы тебя в окно! – воскликнул дядя.

Появление барона прервало этот тяжелый для нас обоих разговор, а дела отвлекли меня от любовных грез, героиней которых была одна только Серафина. В обществе баронесса лишь изредка говорила мне несколько приветливых слов, но не проходило почти ни одного вечера, чтобы ко мне не являлся тайный посланец от Адельгейды, звавшей меня к Серафине. Вскоре мы стали чередовать музицирование с беседами на разные темы. Компаньонка, которая была не так уж и молода, чтобы оставаться такой наивной и игривой, врывалась в них с разными веселыми и немного путаными речами, когда мы с Серафиной начинали погружаться в сентиментальные грезы.

По разным признакам я вскоре заметил, что баронессу действительно что-то тяготит, – я ясно прочел это в ее взгляде, как только мы снова встретились. Мне стало очевидно, что в этом сказывается враждебное влияние призрака. Нечто ужасное, вероятно, произошло или должно было вот-вот случиться. Мне часто хотелось рассказать Серафине, как коснулся меня невидимый враг и как мой старый дядюшка изгнал его, вероятно, навеки, но какой-то непонятный страх сковывал мой язык, как только я собирался заговорить об этом.

Однажды баронесса не вышла к обеду: ей нездоровилось, и она осталась в своих покоях. Все присутствующие с участием расспрашивали барона, насколько серьезно это недомогание. Он как-то печально улыбнулся, будто с горькой насмешкой, и сказал:

– Это просто легкий катар из-за свежего морского воздуха, который не терпит здесь ни одного нежного голоска и не переносит никаких звуков, кроме грубых охотничьих криков.

И барон бросил колючий взгляд на меня, сидевшего наискосок от него. Слова эти предназначались не его соседу, а мне. Адельгейда, сидевшая рядом со мной, покраснела как рак, но, глядя в тарелку и царапая ее вилкой, тихонько прошептала:

– Но все же ты сегодня увидишь Серафину, и твои нежные песни утешат ее больное сердце.

Адельгейда говорила эти слова для меня, и в ту минуту мне показалось, что я состою с баронессой в запретной любовной связи, которая может окончиться только ужасным разрывом. Предостережения старого дяди тяжелым грузом легли мне на сердце. Что же делать? Не видеться с ней больше? Пока я находился в замке, это было невозможно, а уехать я просто не мог. Ах, я слишком ясно понимал, что у меня не хватило бы сил, чтобы самому прервать этот сон, которым дразнила меня моя безумная любовь. Адельгейда казалась мне кем-то вроде обыкновенной сводни, но, опомнившись, я устыдился своей глупости. Разве в те блаженные вечерние часы случилось нечто, что подтолкнуло бы нас с Серафиной к отношениям более близким, чем позволяли приличия? Как мне могло прийти в голову, что баронесса хоть что-то ко мне чувствует? Но все же я был уверен: мое положение опасно!

Обед был подан раньше обыкновенного, потому что охотники собирались еще идти на волков, которые появились в ельнике около самого замка. Я решил, что в моем возбужденном состоянии охота будет как нельзя кстати, и объявил дяде, что хочу принять в ней участие. Тот весело улыбнулся и сказал:

– Это хорошо, что ты хоть раз выберешься из четырех стен. Я останусь дома, ты можешь взять мое ружье, а также заткни за пояс мой охотничий нож – это надежное оружие в руках хладнокровного человека.