Злые сумерки невозможного мира

- Кто? - удивился старик, и по тону, каким это было произнесено, Артем понял все. Нет у него никого. Жена умерла слишком рано, и он запомнил ее такой же юной красавицей, какой потерял. И не сумел найти ту, которая смогла бы затмить в памяти восхитительный образ, закрепленный старым холстом.

- Послушайте, Иван Петрович, - сказал Артем, чувствуя труднопереносимое жжение в глазах, - я знаю, как жестока нынешняя жизнь. Будь я богачом, вроде моего клиента, я бы предложил вам более солидную сумму... Хотите честную сделку?

- На предмет чего?

- Вы старый заслуженный ас, но ваш архив распылят по ветру, если не найдется преемник. Я обещаю вам сделать все от меня зависящее, чтобы выцарапать Евдокимова из-под "вышки". А когда я сделаю это и получу награду, что вы скажете насчет тысячи долларов за содержимое вашего секретера? Нет, я не претендую на изъятие. Отпишите мне его в завещании.

Старый ас внимательно и придирчиво разглядывал настырного "благодетеля"; он тоже видел его насквозь и размышлял совсем не над тем, что за человек сидит напротив. Дело было совершенно в другом: на чашах внутренних весов одинокого, всеми заброшенного пенсионера причудливо балансировали духовная независимость, столь ценимая его изношенным сердцем, и желание быть полезным грядущему миру.

- Я не думаю, чтобы мои записки стоили таких денег, - проговорил он с некоторым, не очень искренним сомнением, - но если вы оцениваете их именно так...

- Да, - сказал Артем. - Но, поверьте, только потому, что не могу предложить больше.

- Мне, право, неловко, - признался Иван Петрович, и вдруг в его глазах мелькнуло выражение веселой находчивости. - Ба! - воскликнул он, улыбаясь. - Вот что мы сделаем! Я оставлю вам и картины, но при одном непременном условии!

- Охотно выполню, - успокоил старика Артем. - А в чем оно заключается?

При этих словах нерешительность вновь овладела хозяином комнаты.

- Видите ли, это не совсем обычная просьба... Боюсь, как бы вы не сочли меня немного не в себе... В общем, я прошу проследить за тем, чтобы вместе со мной был погребен этот портрет.

- Не нахожу в вашем условии ничего странного, - сказал Артем. - Это так естественно...

- Вы полагаете? - Иван Петрович смотрел исподлобья, остро и недоверчиво. - Лично я не так уверен в собственной нормальности. Вот вы, Артем, глядите на меня и думаете втихомолку: "Отчего не потешить бедного, одинокого старичка, хорохорящегося от сознания собственной ненужности? У него никого нет, кроме этого довоенного портрета кисти очень среднего мастера. Вот он и хочет уволочь с собой в могилу если не покойную жену, похороненную в Питере, так хотя бы ее изображение". Ведь так, коллега?

Артем пожал плечами: труднее нет переговоров с собратьями по профессии!

- Примерно так, - сказал честно, - только без лишнего уничижения. Я уже говорил, что считаю ваше пожелание вполне объяснимым и даже закономерным.

Старый ас одарил его нежданно загадочной усмешкой.

- Закономерное - да, - сказал, прищурясь. - А вот насчет объяснимости, Артем, вы, пожалуй что, поспешили. Впрочем, я думаю, у нас еще будет время поговорить подробнее. Когда закончите ваши поиски, приезжайте на вечерок. Посидим, поболтаем...

5

На часах было без четверти восемь вечера, когда безбожно молодящаяся "Волга" доставила Артема в район старого ВИЗа, к дому, выстроенному в эпоху повального увлечения квази-классицизмом. Впрочем, следовало признать, выглядел он довольно приятно - этакий российский барин, увалень-аристократ в окружении ветхих аскетов, серых и угрюмо-бежевых.

По просторной каменной лестнице, освещаемой посредством мнимо готических окон, Артем поднялся на второй этаж и решительно брякнул бронзовым кольцом по львиной бронзовой морде, намертво привинченной к тяжелой натурально дубовой двери. Звука шагов он не услышал; масляно-скользко щелкнул засов, дверь распахнулась.

- Чем обязан? - раздался покровительственно-раскатистый голос.

Человек, стоящий напротив Артема, явно принадлежал к миру, знакомому ему по фильмам о гражданской войне. Среднего роста, жутко фигуристый, несмотря на легкую возрастную расплывчатость, с глазами цвета морской волны, человек этот излучал прямо-таки физически ощутимое добродушие. Впрочем, нотка некоего превосходства, сквозившая в его по-кошачьи бархатистом баритоне, в корне пресекала малейшее поползновение на панибратский тон. Одет он был в бархатную малиновую куртку-"венгерку" и белые полотняные брюки. На ногах - к полнейшему изумлению Артема индейские мокасины. Похоже, что настоящие. А лет ему было слегка за пятьдесят.

- Я к вам от Ивана Петровича, - сказал Артем.

- Тогда заходите, - согласился господин Сицкий. Иначе, чем "господин", называть его было затруднительно. - Как вас по имени-отчеству?

- Артем Геннадьевич Баца, - представился Артем, вступая на скользкий паркет прихожей. - Можно просто - Артем. Я все-таки помоложе.