— Да, опытный, опытный вы человек, товарищ Посланник! — Ашир даже головой покрутил, восхищаясь. — Горячо, горячо… Там и барашки есть, шкурки. Но вы не о моей пользе думайте, вы о своей пользе думайте. Там чал! С большой буквы произношу: Чал! Там сухой воздух! Для кого Байрам-Али, а для кого — Красноводск или Кара-Кала. Свой для каждого микроклимат, отыскать только надо. Рискнете? Рискните, советую! Слетайте на недельку. И по службе вам зачтется. Ну, и Ростик с вами нашу Туркмению поглядит. Согласен, Ростик?
— Там выкупаться можно будет?
— Замечательное море! Замечательный пляж! И никого, почти никого! Это тебе не Ялта, где как на тюленьем лежбище! Завидую, просто завидую!
— Вот бы и слетали, — сказал Самохин, полный недоверия, но уже и охваченный тем азартом, который всегда готов вспыхнуть в больном человеке, заслышавшем о целебной какой-нибудь травке, о целебном вот воздухе или чале этом, действительно целебном, он и раньше слышал, напитке.
— А на какие шиши? А кто меня пошлет? Кто пустит? Туда, в Кара-Калу, пропуск нужен. Граница с Ираном. Нет, мне туда дорога закрыта. А куда она мне открыта? — Ашир будто рукой смахнул с себя все оживление, вдруг поник, отрешился, отгородился, смолк.
— А что, а что — и слетаем! — сказал, оживляясь, теперь он загорелся, Самохин. — Слетаем, Ростислав Юрьевич? На недельку? Я договорюсь, вас со мной пошлют. Конторы-то у нас родственные.
— Я не против, — сказал Знаменский. — Хоть служба пойдет.
— А в Москве вас всячески отрекомендую, что помогли. Тестю вашему отзвоню. А?! Чем не чал?! Пейте, пейте, молодые люди! — Самохин разлил шампанское по стаканам. — Чал… Да… Надо попробовать… Ну, а пока я с вами мацони чокнусь. Глотну глоточек, Ашир Атаевич, за вашу идею, стало быть! За добрый совет!
— Вот и хорошо, — не поднял головы Ашир. Но руку протянул, взял, обхватил тонкими пальцами стакан, стиснул, дрогнула рука, расплескивая шампанское.
14
Ничего не случилось, разговор этот вроде бы ни к чему не обязывал, был не слишком серьезным, напоминал обычный застольный треп, но Знаменский почувствовал, что его опять повели. Всю жизнь так, сколько себя помнит, с детства еще, когда брали за ручку, чтобы отвести в школу. Он привык. Он давался чьим-то рукам, чьей-то воле. Будто бы решал сам, но и не сам. Его наставляли, ему подсказывали, его вели. Ничего плохого ему не делали. Напротив, напротив. Все шло и даже катилось, как по маслу. В гору шел, только в гору. И помогавшие, ведшие его, облегчали ему восхождение. Он привык. И он был им всем благодарен, должен был быть благодарен, — они желали ему добра. Он такой уродился, что ли, что все желали ему добра. А когда споткнулся, то тут он сам виноват, вот уж тут он сам виноват. Самостоятельность проявил? Увлекся? Забылся? Ну вот…
Они быстро допили шампанское и расстались. Но на прощание Самохин посулил, что завтра же побывает в МИДе, что обо всем договорится, а там и в путь.
— До Красноводска как лучше всего? — спросил он Ашира.
— Только воздухом. Час пути.
— А потом?
— Можно на машине, можно и на вертолете, если уважут Посланника. Вы им объясните там, что для целей иностранного туризма, скажите, что…
— Найду, найду что сказать! — посуровел Самохин. — Учить меня не следует. Ростислав Юрьевич, до завтра! Утречком, покуда эта печь не слишком разгорелась, все и обделаем. — И удалился, важно переступая по лестнице, издали сановный, самонадеянный.
Знаменский подошел к стойке, улыбнулся сочувственно буфетчице, разглядывая конфетные коробки, столь красочно ныне потеснившие бутылочную рать.
— Что она у тебя пьет, Ашир? — оглянулся он.
— Ничего или всё. Бери, что есть. Не думаю, чтобы она к нам подсела.
— А ничего и нет кроме шампанского, — сказала буфетчица, радостно откликаясь на улыбку Знаменского. — Не пойму, а вы кто? Ну, видела я вас! По телеку?
— Возможно. Мелькал иногда. Отмелькался. Роза-джан, соберите нам что-нибудь выпить и закусить на одну даму и троих мужчин, — сказал Знаменский и стал добывать из тесного брючного кармана слипшиеся четвертные. — Сойдет и шампанское. Пьет же наше шампанское из Крыма аж сама английская королева. Ящиками ей шлем.
— Особенно-то деньгами не бросайся, — сказал Ашир, подходя к стойке. Он был какой-то озябший, поник совсем, будто застольный этот треп действительно был серьезен и даже истомил его.
— Думаешь, этот Самохин клюнул на твое предложение? — спросил Знаменский.
— Полетите, полетите.
— У тебя действительно есть какое-то для меня поручение?
Ашир не ответил. Глянул только быстро и не ответил.
Вернулась из подсобки Роза-джан, неся в вытянутых руках картонный ящик.
— Сколько с нас? — спросил Ашир.
— Да что вы, Ашир Атаевич?!
— Э, нет, дорогая.
— Вы столько для меня сделали… До самой смерти не забуду…
— Так не пойдет, Роза Халимовна. Я не для того тебе столько сделал, чтобы ты по старой дорожке опять пошла. — Злым стало у него лицо. — Почему столько золота на тебе? Откуда?