Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)

Голос осёкся, из-за куста показался седой горбун с клюкой. Оказывается, хозяин не просто молчал — ковылял до калитки. И то верно — в таком возрасте идти и говорить одновременно — почти непосильный труд. Вон, простую льняную рубаху с портами и то, небось, носить тяжело. Выцветшие глаза всмотрелись в гостя, лицо переменилось, голос из презрительного стал ворчливым:

— А, княжий волхв. Заходи, гостем будешь.

— Откуда меня знаешь?

— Не ты ли на пиру с братьями за одним столом сидел?

— Верно, — ухмыльнулся Вторак. Как сам не догадался? На пиру, считай, весь Кряжич на княжеский балкончик глазел. — Дашь воды напиться?

— Идём.

Старик обернулся, проскрипел:

— Жмых, возьми ведро, сходи на колодец, воды на всех гостёв не напасёсся.

Вторак посмотрел, как чернявый детина, даром что мальчишка — плечи с тележное колесо — не пикнув выполняет приказание старца.

— Да я могу сам сходить.

— Не сглазь. Пока хлеба с солью не отведаешь, до хозяйства не допущу.

Вот оно что. Не гостеприимство заставляет делиться с путником. Общая трапеза привязывает гостя к хозяину, не даёт чинить волшбу. Надо же: сколько стран, столько порядков. В Меттлерштадских весях перед каждым домом стоит колода с топором. Хочешь показать доброе намерение — наколи дровишек, а уж хозяин тебя уважит.

— Проходи, чего задумался? — Старик развернулся, поплёлся к дому. — Как звать тебя?

— Вторак.

— Это по-нашенски?

— Да. По-нашему — язык сломаешь.

— Знаю-знаю я те места. Странные люди, странные дома, странные обычаи. Всё странное.

— Да. Для меня тоже здесь всё в новинку.

— Не обижайся, вьюнош. Я уже стар, говорю, что вижу.

— На что обижаться? У тебя — своя правда, у меня — своя. Главное, бороды друг дружке не драть.

Старик усмехнулся, пропустил волхва вперёд, указал на бадью с водой. В доме кисло пахло брагой, капустой и сыростью. Единственное окошко и так почти не давало света, да ещё и ставня перекосилась, почти прикрыла. С потолка сыпется песок, хоть шапку не снимай. В маленькой печке глубокие трещины, того гляди, до пожара рукой подать.

Дед ещё раз хмыкнул, казалось, ему нравится смотреть за первым впечатлением гостя.

— Мудрый ты, вьюнош. Да только если бороды не драть, на гору не влезешь.

— На какую гору? — Вторак зачерпнул воды, глотнул. Надо же, свежая.

— Ни на какую, — рассмеялся старик.

Разговор какой-то бестолковый. Как бы его в нужное русло перевести?

— Скажи-ка дед. Как получилось, что твой дом почти посреди города стоит и… ну…

Старик перебил:

— Никто его не сносит? Говори, не стесняйся.

— И никто его не сносит.

Старик уселся за ветхий стол, уже собрался отвечать, но в дом зашёл Жмых с двумя вёдрами воды, отвлёк.

— Слушай деда, волхв, он тебе сейчас сказки будет рассказывать.

— Брысь отседова, Змеев правнук! Не перебивай старших!

Жмых хмыкнул, махнул рукой, пошёл к выходу, пробормотав:

— Нашёл свежие уши.

— Брысь сказал! Вьюнош, там в печке, поищи чего.

В печке обнаружился чугунок с пшённой кашей, ещё тёплой и доска с караваем. Еда перекочевала на стол, старик преломил хлеб, дал кусок Втораку, достал деревянные ложки, соль.

Ели молча. Дед собирал кашу по краешку, словно она обжигала. Впрочем, многолетнюю привычку не вытравишь.

Наевшись, дед облизал и убрал ложку, знаком показал Втораку продолжать, а сам начал рассказывать.

— Зовут меня Горбачём. Вышел я криво, мамку родами убил. Отца ещё до родов на войне с дмитровцами зарубили. Так что, считай меня боярином. Так и выжил, — дед хмыкнул, — княжеская кормилица взяла к себе, выходила.

— Миродарова?

— Какой там! Миродарова отца кормилица. Так и стали мы с ним молочными братьями. Вот и упросил он отца выстроить мне этот домик. Вроде как в боярском месте. Домик выстроили, я вырос, да к чему пригоден? Читать выучили, считать. А там миродаров отец вырос, женился, детишки, там, дела всякие. Иногда и ко мне захаживал в гости. Ну, это у него от редкого безделья, а мне каково? Хотел я учёным стать, мозгов не хватило. Волховать пробовал, не слушаются меня травы. Да и не женишься с таким-то горбом — ни богатсва, ни славы. Кому я нужен?

Вот и Миродар вырос, стал князем. Решил он меня подальше от боярской слободы спровадить. А я же тогда ещё сильный был, дом в порядке содержал, не то, что сейчас. Как я испугался, знал бы ты!

Горбач крякнул, скрипя суставами, встал из-за стола, поманил волхва в дальний угол к сундуку. Вторак открыл дубовую крышку, ахнул — сундук доверху наполнен ломаными подковами.

— Всё моё умение, — усмехнулся старик. — За ломаные подковы мне мужики дом чинили. Кто забор поставит, кто печку глиной замажет. В бой не брали — единственный я в своём роду, а так, на потеху, помогали, кто чем мог. Вот, думал, полный сундук наберу да кузнецу продам на гвозди.

— И?

Горбач развёл руки, скривился:

— Руки не доходят.

— Понятно. А что с Миродаром?

Старик уселся на сундук, покачал головой.