Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)

Блиц

Улька отложила ложку, поставила локоть на стол, подпёрла ладошкой подбородок и вздохнула. Точь-в-точь как отец.

— Ладно, взрослые, а деток-то за что?

И получила подзатыльник. Лёгкий, да только рука у отца тяжела, немного не рассчитал. От такого обращения девочка так удивилась, что даже не обиделась: папка никогда с ней такого не делал.

— Цыть. Лишнего не говори, глупая. Если кто услышит…

— Что?

— Мало ли что…

— А чего я сказала, пап?

— А лучше совсем молчи. Дольше проживёшь. Что сделано, того не вернёшь. Дальше жить надо. Четвертак — не Миродар. Злопамятный, Змей бы его побрал.

— Пап, — Улька придвинулась к отцу и зашептала так зловеще, что он невольно улыбнулся в смоляную бороду. — А что значит «злопамятный»?

***

— Совсем же мала она, Бесник. — Мамка-ключница посмотрела на Ульку. Та делала вид, будто не слышит и вообще занята своими куклами. Даже напевать стала. — Куда я её возьму? На какую работу?

— Мамка, возьми, прошу. На хлеб и воду возьми. Дурь из головы вышибить, хоть чем займи, лишь бы думать ей некогда.

— Да о чём ей думать? — рассмеялась ключница.

Краем глаза Улька увидела, как Бесник развёл руки, почесал бороду, виновато оглянулся на неё, пришлось петь громче. — Замечталась от безделья, с княжичем втихаря разговаривает. Чего он ей в голову засел, ума не приложу. Не на кузню же мне её брать? Сына я бы на кузне умотал, а с дочерью как быть? Возьми. По старой дружбе, а?

Мамка пожевала губами, покачала головой:

— Да, от безделья отучать надо. Вот что: возьму её к девкам-швеям, пусть бисер перебирает, а там — видно будет. Но только смотри, если чего испортит — девки её по макушке напёрстком, это у них быстро.

— Да и хорошо! Дурь выбьют! Со мной же — пропадёт, разбалую.

Доннер

Овчина поселился в Бродах с тех пор, как начали обжигать кирпиц. Кругом нужен был его взгляд, совет, рука. Лишь однажды пришлось приехать в Глинище по делам — захватить кое-какие инструменты. Тогда и прибыла в город княжья невеста. Огорчился не сильно, поселил у себя до времени.

Глава нарадоваться не мог на Уладу: домовитая, справная, научила Брусничку бисером вышивать. Странно, конечно, что она в Глинище не с охраной прискакала, а всего с одним спутником. Да только кряжицких кто поймёт. Сумасшедший народ. От того его прадед небось и сбежал.

— Когда она приехала? — Хмуро спросил Мечислав.

— Три недели как.

— Почему не сказал?

— Отвлекать не хотел. Ты помнишь, сколько мы за это время тут натворили?

По взгляду Мечислава глава понял — помнит. И как княжьи воины ямы копали, и как турф с болота таскали, и как потом кирпиц лепили, спеша застроить первую линию. И Мечислав тогда работы не чурался, подзатыльники за нерасторопность терпел. Пытались отговорить, — не княжье, мол, дело — в грязи копаться. Твоё дело — оборона. Дурень смотрел, как баран на новые ворота, всё повторял — это и есть оборона.

И как засечников потом учил такие завалы устраивать, что не каждый бирюлечник разберёт. Тут уж сам по шеям раздавал, не взирая ни на возраст, ни на заслуги. Приговаривал, какие, к Змею заслуги, если степняки вот-вот возьмут голыми руками.

— И, потом, мы хотели вашей свадьбой завершить. Как по обычаю положено.

Как по обычаю положено. Прежде Мечислав бы обрадовался такой вести: приняли за своего, вписали в обычай. Но что-то не клеилось в голове от такой радости.

— Постой-постой. В обычай? В обычай принятия князя?

Овчина по-своему понял вопрос, радостно развёл руки:

— Ну! А я о чём?

— Это что-же? Улька не врала про Брусничку?

Глава снова понял по-своему. С силой ударил себя кулаком в грудь:

— Моё слово — крепче стали! Пусть княгиня берёт её себе в подрушки. А как вырастет доченька…

— Что? — перебил Мечислав, — что — «как вырастет»?

— Бери второй женой, по обычаю. Пришёл ты князь без корней. Защитил нас без привязанности, по совести. Так укореняйся, привязывайся!

— Да что ж ты…

Мечислав бухнул кружку об стену, выбежал из избы. Овчина пожал плечами, поднялся из-за стола. Собрал фарфаровые осколки, промокнул тряпкой брагу. Мимолётно думалось о князе. В Глинище народ спокойный, деловитый. В гончарном промысле вообще яриться да дёргаться нельзя — чуть сбил круг, крутанул неровно и вот тебе — блюдо оплывает, горшок сминается. А этот… яристый какой-то, упрямый.

Нет. Не зря. Не зря его Гром прислал. Не зря за него старик Овчина дочку отдаёт. Пусть, второй женой, мы не гордые, мы мастеровые.

Не подведёт князь. С таким упрямством никакой орде не сладить.

Вот тебе князь и Змеева тропа. Куда свернёт, что учудит за поворотом. Как боян, что не помнит продолжения сказки, начинает выдумывать своё. Что там у богов произошло, что они договориться не могут? Ведь был путь, простой, понятный — сделать из детей-изгоев настоящих князей. Так ведь пройден путь. Силы истрачены и накоплены, враги повержены, власть получена. Чего боги ещё удумали, чего им не хватает?