Змеиный князь

Прохладное небо не в силахумерить желаний пыл.Жемчужины слез роняя,каждую ночь хочу обратитьсяв пыль на твоих ногах.Стать пеплом, сжатым в ладонях,радугой лечь меж волос,медом стекать по губам.

Когда Асгур замолк, Мал спросил:

– Ты воспеваешь любовь. Приходилось ли тебе самому любить так, как ты поешь об этом?

– Да, и в моем чувстве изначально господствовала безнадежность соединиться с той, к которой была устремлена моя душа.

Мал уточнил туманное высказывание поэта:

– Иными словами твоя любовь была безответной?

– Всему виной мое искусство. Однажды моя возлюбленная сказала мне: «Я клянусь вам, что люблю вас как поэта и певца. Я хочу сохранить ваш образ в мире грез, но в мире земном вы мне безразличны».

– Ты не любил ее, Асгур, – вмешался Хуфтор. – Ты был влюблен в порождение фантазии, взлелеянный тобою прекрасный призрак.

– Знаешь ли ты, самый беспощадный из известных мне путешественников, как я мечтал сорвать с нее одежды и подарить ей тысячи поцелуев, а потом еще тысячу и еще столько, сколько песчинок в песках нубийской пустыни, – возмутился Асгур. – Ее чары проникли мне в голову. Я не мог ни о чем думать, кроме как приникнуть к ее тайным губам и пить с них миртовый сок, слушая сладкозвучные стоны возлюбленной.

Асгур прикоснулся к струнам элъ-ауда и запел:

Когда же, наконец, и ты поддашьсяНочному безрассудству, позабыв

Про осторожность, клятву дашьПовиноваться мне беспрекословноОдну лишь ночь? Но и ее довольно,Чтоб красоте божественной предаться.Быть может, так мы вырвемся из пленаГубительной тоски. На краткий мигБлаженство неземное нас захватит.И аромат, неслыханный, нежданный,Пусть в одночасье опьянит. С тех пор

Я больше никогда не буду прежним.Неистово усладе предаваясь,Мы в океане ночи поплывем,И плоть сольется с плотью без остатка.Преподнесу тебе с избытком поцелуев,Всю наготу твою по капле выпью,И в кровь вольется тьма и яд желаний.Ты знаешь вкус запретных наслажденийИ ненасытна до изнеможенья.Нас демоны печали не настигнут

Они минуют колыбель любви —Ту, что в руках своих согрели боги,Твоею красотой ослеплены…

Пение Асгура оборвал громкий хохот Моркварда. Не оборачиваясь, монгол подстегнул коня и поскакал вперед.

– Именно в очаровании самим собой ты черпаешь вдохновение, – сказал Хуфтор, тоже едва сдерживая смех.

– Я не могу иначе, – сказал Асгур и пропел:

Серебряная ива плачет.Слеза упала на мою ладонь.О ком ее тоска, лишь ветер знает…

– Пускай искра очарованности освещает мрак твоей жизни, – Хуфтор посерьезнел. – Но не раздувай ее до пламени – оно сожжет тебя дотла. Я сам предпочитаю разочарование, ведь чувства должны возвышать душу, а это возможно только в том случае, если ненасытные желания останутся неудовлетворенными.

В город зрелищ и развлечений Дамиетту они приехали уже вечером. Хуфтор и Гор отказались пойти на выступление Асгура, и певец ушел опечаленный. До начала представления еще оставалось время, и путники потратили его на пополнение запасов провизии. После чего двинулись вслед за пестрым людским потоком, жаждущим усладить слух пением певцов, съехавшихся со всего Египта.