Знак Девы

Там, где стрелял майор, было прочно, надежно. Кологривко не глазами, не слухом, а всем своим обнаженным, лишенным страха сознанием молниеносно понимал картину ночного скоротечного боя. Кидался туда, где бой захлебывался, где чужие стрелки прорывались, начинали теснить, доставать очередями, визжащими голосами и вскриками. Он появлялся среди свиста и грохота, вписываясь в узкие, моментально возникающие пустоты. Помещал в них свое сильное, ловкое тело. Стрелял, выкрикивал, сквернословил, но одновременно чутко и точно распределял свою энергию между теми, кто в ней нуждался. Приходил на помощь, перемещался по двору, вдоль изгороди, вокруг сарая и дома.

Лейтенант Моддованов отстреливался от бегущих по дороге душманов. Они уже повернули, не выдержали огня. Лейтенант стрелял им вслед, по неверным, зыбким теням. Промахивался, волновался, командовал сам себе:

– Под обрез!.. Расчихвость их, мать, под обрез!..

Действуя машинально, ненужно, по какой-то заложенной в нем последовательности, он метнул на дорогу гранату, и она полыхнула в пустоте, осветила пыль вспышкой.

Кологривко менял боекомплект. Выдернул из «лифчика» полный, тяжелый магазин. Отомкнул исстрелянный. Вставил на ощупь, в одно касание, набитый патронами рожок. И пока в секунды совершал эту знакомую операцию, увидел: на Молдованова сзади, приближаясь по крыше, скользя черной тенью по звездам, набегал душман, поднимал автомат, наводя его в лейтенанта. Наперерез с громким воплем, болтая нестреляющим, пустым автоматом, бросился Птенчиков:

– Товарищ лейтенант!.. Сзади, смотри!..

Лейтенант обернулся беспомощно, приговоренный, парализованный видом близкого, начинающего стрелять автомата. И навстречу очереди, принимая ее в себя, отбиваясь от нее прикладом, ладонями, выпуклой грудью, кинулся Птенчиков. И пока острый, красный огонь вдалбливался в него, Кологривко стрелял с земли в душмана. Две очереди, каждая достигла цели, били одновременно. Одна проникла в падающего бездыханного Птенчикова, а другая – в душмана из воздетого ствола Кологривко. Они упали рядом, Птенчиков и душманский стрелок, стукнулись головами, и мертвая рука душмана обняла плечо Птенчикова.

– Лейтенант, там Варгина запарывают!.. Я вокруг дома – к майору! – крикнул Кологривко и кинулся, шурша по бурьяну, обтирая плечами саман.

Они отбили атаку, выдавили из дома душманов. Выталкивали их очередями, воплями, кромешным матом. И те отступили. Убегали, отстреливались, оставив на земле комья убитых.

Один из лежащих, тот, кого ранил в ноги Птенчиков, застонал, попытался ползти. Майор, сутулый, с опущенным, в одной руке, автоматом, подошел и вогнал в него пулю.

Они внесли убитого Птенчикова в дом, положили рядом с Белоносовым. Фонарь в руке Кологривко чиркнул вначале по впалому, перевязанному животу прапорщика, а потом осветил пробитую голову Птенчикова. Пуля вошла в висок, пролетела сквозь мозг и вырвалась с другой стороны. Глаза и рот Птенчикова были раскрыты, изумленны и испуганны, словно он слушал звук страшного, лопнувшего внутри головы удара. Из кармана торчал надорванный бумажный пакет, и из него просыпалась разноцветная горсть конфетти.

– Как же так? – тихо причитал Молдованов, наклонясь над Птенчи-ковым. – Я его по щеке!.. А он меня прикрыл!. Как же так? – Он вытягивал шею, прижимал к груди руки, словно испрашивал прощение у Птенчикова. – Он ведь крикнуть успел!

Кологривко держал фонарь над бумажными цветными кругляшками, над закопченной, с черными ногтями рукой Птенчикова.

Не было времени пережить и подумать. Не было времени осознать промелькнувшую молниеносно мысль. Это он, Кологривко, выбрал Птенчикова для похода в «зеленку». А его, Кологривко, выбрал майор.

А майора выбрал полковник. А полковнику из Кабула звонил генерал. И всех их выбрал кто-то еще, отделив от других, направил на эту войну. А того, безвестного, что направил их на войну, выбрал кто-то еще, не имевший имени, сотворивший их всех и вскормивший, наделивший умом и чувством, надеждой на любовь и на благо, заставивший стрелять, умирать. Это была молниеносно промелькнувшая мысль, уводившая в бесконечность, в безумие. Но не было времени ее пережить. Не на это он тратил время.

Пленные у темной стены ворочались. Кто-то кашлял, хрипел. В доме пахло порохом, зловонием испуганной плоти и парной, не успевшей остынуть кровью.

– Где Абрамчук? – спросил лейтенант. – Куда они провалились?

– Заплутали, – ответил Варган. – Арык ветвится. Не по тому руслу пошли, их и увело!

– Их там самих обложили, – решил Кологривко, гася фонарь. В его глазах в темноте все еще цвело конфетти.

– Надо с заставой связаться!.. Выйти на связь со сто первой, – сказал лейтенант. В его голосе звучала тоска. – Неужели не слышат стрельбу? Выйдем на связь со сто первой!

– От рации одни черепочки, – бросил Варган. – На сто первой нас не услышат!