Читаем Знак небес полностью

Знак небес

– Я провожатых дам, стемнеет скоро.

– Передумала я, – отказалась напрочь. – Тут и ехать-то всего верст пять – рукой подать. А ежели твои люди будут со мной – кто-нито подумает, будто под стражу меня взяли.

– Но своих-то ты тоже отпустила, – возразил Константин.

– У меня Вейка есть.

– Так ведь она… – оглянулся на нее и осекся, чтоб не обидеть, помянув лишний раз про хромоту.

И снова княгиня на помощь пришла:

– Лошадьми править – не ноги, руки нужны. А они у нее в порядке.

– А все-таки я людей дам. Мало ли, – заупрямился Константин.

– Ну, пусть полпути проводят. А дальше – не взыщи. Я и сама доберусь, – согласилась Ростислава.

Полпути не страшно. Там как раз дорога резкий поворот делает. Вот перед ним она и отправит назад охрану. Самой же иная дорога: через луг заливной и прямиком к Плещееву озеру. В городе будут думать, что она в монастырь сразу подалась, а Константин – что в город отъехала. Завтра поймет, спросит, искать станет, но ей уже к тому времени все равно будет. Плохо только, если найдет не сразу. Она ведь, поди, некрасивая будет. Отвернется еще, чего доброго. Хотя какая ей разница.

Все она как задумала, так и осуществила. Вот только Вейка подивилась немного, зачем с дороги понадобилось сворачивать и куда ее княгиню на ночь глядя понесло, но Ростислава так зло на нее прикрикнула, что той и переспрашивать расхотелось.

Поняла Вейка все, лишь когда лошади уж чуть ли не к самому озеру донесли. Поняла и в кои веки не послушалась, стала возок вспять поворачивать. Но княгиня ее живо как пушинку оттолкнула, вожжи перехватив – и откуда сил столько взялось, – да сызнова коней послушных к озеру направила.

Как на беду, Вейка, отлетев назад, виском обо что-то твердое приложилась. Когда же в сознание пришла, то увидела, как Ростислава уже всю одежду с себя поскидала, в одной нижней рубахе оставшись, и неспешно в воду заходить стала. Еще чуток совсем, и поздно будет – не остановить.

– Тогда и я с тобой, – крикнула отчаянно.

– Не смей! – крикнула княгиня, как плетью ожгла – наотмашь, до крови.

А Вейка уже и в воду забежала. Ростислава, подумав малость – не пошла бы подмогу звать, – назад немного вернулась, ласково произнесла:

– То я грех смертный творю. А тебе иное велю – до сорока дней за упокой души грешной в соборе Дмитриевском за меня молитву возносить. Авось смилостивятся там, на небесах, чуток убавят от мук адских. А это вот перстенек, – в руку ей сунула неловко. – То батюшки Мстислава подарок, князю Константину его передашь. Может, и сгодится ему, как знать. И еще скажи, что… – но осеклась на полуслове, рукой лишь обреченно махнув. – Ничего не говори, не надо. Что уж теперь.

– А я всё равно с тобой, – жалобно пискнула Вейка.

– То мое дело, – строго сказала Ростислава. – Сама посуди, глупая. Мне ныне только два пути осталось – в монастырь инокиней или сюда.

– А может, в монастырь лучше, – попыталась было возразить служанка. – Богу бы молилась.

– Может, и лучше для кого-то, но не для меня. А ты молись, – напомнила княгиня. – Свечи ставь. Бог-то он добрый, глядишь, и простит.

А кого он простит, так и не сказала. Если рабу свою, то это плохо получалось. Не по ее это характеру. Да и не нужны на том свете рабы. Богу они уж точно ни к чему. За переяславскую княгиню Феодосию сказать, тоже как-то плохо выходило. Ответ сам собой пришел:

– За Ростиславу, княжескую дочь, молись, – и, видя, что глупая девка еще колеблется, хоть и переминается с ноги на ногу, а назад из воды не выходит, снова ее, как плетью, стеганула с размаху: – Пошла прочь, дура хромоногая.

Так больно Вейке за всю жизнь не было. За что ж она ее, холопку верную, обидела безжалостно? Даже слезы на лице от таких слов высохли.

И уже не пошла она за Ростиславой дальше, оставшись на месте стоять, и только наблюдала безучастно, как княгиня все глубже и глубже в воду погружается. Холодно ей, видно, что ежится, но идет, не останавливаясь. Вот уже голова одна видна, а вот и ее не стало.

И только тут поняла Вейка, что не обидеть ее Ростислава хотела, а отрезвить. Бывает, что опьянение смертью от одного к другому передается.

Древние старики правы были, говоря, что на миру и смерть красна. Умный поймет, а мудрец следом домыслит, что еще и заразна она, как немочь черная.

Если бы не это оскорбление, то Вейка в первый раз свою княгинюшку ненаглядную ослушалась бы, а теперь уже не то, да и ногам холодно в воде студеной.

Взвыла она в голос и к лошадям пошла. А им что, скотине глупой, знай себе травку пощипывают на лужке прибрежном. Не понукают, и ладно.