Знак обратной стороны

Девочке будто вкололи слишком большую дозу заморозки. Она не чувствует ни своего лица, по которому бьет холодный ветер, ни ног, ни рук. Те совершенно окаменели, превратили ее в памятник самой себе. И только сердце продолжает неистово грохотать в такт поездным колесам. Голова перестает соображать полностью, в ней будто копошится клубок противных червей вместо мозга.

«Все просто, – уговаривает себя Алиса. – Давай же, в три шага. Первый, чтобы перешагнуть рельсу, потом еще два по вон той шпале и последний рывок»

Поезд все ближе. Шлагбаум преодолевает последние сантиметры и перекрывает проезд. Все, время на раздумье кончилось.

Алиса смотрит через пути туда, где стоит он. Стоит и внимательно смотрит на нее. Впервые взгляд Сережи обращен только к девочке, и больше ни к кому. Отсюда она не может четко рассмотреть выражение его лица, но ей кажется, что на губах мальчика появляется презрительная усмешка.

Она не вынесет этого.

Алиса резко ныряет под шлагбаум, не слыша пронзительных криков одноклассников:

– Дура, остановись!

– Лиска, куда прешь?!

Не слышит она и запоздалого визга тормозов. Она знает здесь каждую кочку. Ей осталось лишь пересечь финишную черту, пролететь над последней преградой, отделяющей ее от испуганных карих глаз Сережи. Локомотив с десятью груженными углем вагонами продолжает движение по инерции, высекая искры.

А потом проноситься мимо, рассекая худощавую фигурку пополам.

Он приходит в себя уже дома, весь дрожащий от холода. Подушка под головой мокрая, как и одеяло с пижамой. Тело до сих пор чувствует чужой страх и чужую боль, а перед глазами мелькают детские лица, застывшие в долгом крике.

– Алиса, – сам не замечает, как все громче повторяет ее имя, пока оно не превращается в бесконечное «лисалисалиса».

– Милый, ты проснулся? – к постели подходит обеспокоенная мать. Надо сказать ей, но язык не слушается. – Мы так испугались!

– Что произошло? – с другой стороны вскакивает на ноги отец. – Твой классная руководитель сказала, что ты упал в обморок на экскурсии.

– А перед этим у тебя был какой-то… приступ… – не удерживается от всхлипывания мать. – Ромочка, ну, скажи, что у тебя болит?

У него болит все. Такое впечатление, будто все внутренности в районе живота рассекли острой бритвой. Или будто по нему проехался поезд.

– Алиса! Что с ней? – он сам пугается своего голоса, на последнем слове срывающегося в какое-то непонятное контральто. – Она на путях… тормоза…

– Господи! – всплескивает мать руками. – Ромочка, милый, перестань! Все хорошо Ромочка, все хорошо!

Она обхватывает тело сына своими большими руками, прижимает к широкой груди, к халату с цветочками. Эта женщина могла стать настоящей красавицей, если бы ей удалось сбросить килограмм пятнадцать и хоть раз сходить к косметологу. Ребенок начинает вырываться из ее объятий, продолжая, как заведенный повторять: «Алиса, она попала под поезд, неужели вы не понимаете!», – когда дверь отворяется, и старшая сестра входит в комнату.

– Дочка, лучше иди, – машет руками отец. – Видишь, твой брат не в порядке?

– Алиса? – огромные глаза, гораздо больше, чем у проклятого Сережи, только голубые, потрясенно смотрят на сестру. Но он же сам видел, как та бросилась наперерез локомотиву. Слышал скрежет тормозов и…

Он оглядывается, впервые с момента пробуждения осматривая всю комнату. На столике рядом с кроватью роняет белые цветочки едва распустившаяся сирень. Окно спальни приоткрыто, и через него легко просматривается весь двор. На яркой зелени особенно выигрышно выделяются алые лепестки тюльпанов и желтые головки одуванчиков.

– Какое сегодня число? – теперь он хрипит, как старый дед.