Знак розы

Был январь 1942 года. Вайатту было приказано в течение трех дней прибыть для принятия присяги в Кэмп-Пендлетон, где ему предстояло пройти курс молодого бойца. Поезд отправлялся из Хоубаткера через час.

— Нет никаких причин, по которым я мог бы изменить свое решение, — ответил Вайатт. — Совсем скоро нашей стране понадобится каждый здоровый мужчина, чтобы положить конец этой бойне.

— Может быть, ты и прав, — неохотно согласился Перси, вспоминая собственные аргументы, когда он сам уходил на войну.

Он молча смотрел, как Вайатт запихивает в мешок туго скатанные носки, и каждое его движение приближало тот момент, когда он затянет горловину вещмешка и вскинет его на плечо.

«Ада нет, — решил Перси. — Он здесь, на земле». Разве есть более страшные муки, чем смотреть, как сын, которого ты не знаешь, уходит на войну, и неизвестно, вернется ли он домой живым? В его сердце, в том месте, которое должен был занимать Вайатт, образовалась пустота. В нем не было воспоминаний о том, как они смеялись вместе, разговаривали, обменивались мужскими секретами. Они никогда не разговаривали о нем, о его мечтах, амбициях, взглядах и убеждениях. Перси пришла в голову ошеломляющая мысль, что, помимо общего впечатления, он никогда не обращал внимания на отдельные черты лица Вайатта. Он до сих пор помнил лицо Мэттью - как меняли цвет его глаза в зависимости от освещения, помнил маленькое пятнышко над левой бровью, оставшееся на память о его сражении с ветряной оспой. Но черты Вайатта оставались расплывчатыми.

— Сынок... — Перси шагнул вперед.

Его приводила в отчаяние мысль о том, что мальчик уйдет на войну, не оставив после себя ничего, что могло бы заполнить пустоту в его сердце, чего-нибудь, что он мог бы вспоминать.

— Да, сэр? — откликнулся Вайатт, не прерывая сборов.

— Ответь мне на один вопрос.

— Конечно. Какой?

— Почему ты вдруг перестал ненавидеть Мэттью ДюМонта? Почему вы стали близкими друзьями, почти... братьями?

Секунды медленно падали в вечность. Вайатт никак не отреагировал на слова отца, его профиль по-прежнему оставался невозмутимым, когда он брал с кровати одну за другой те вещи, которые отправятся с ним на войну. Наконец он сказал:

— Потому что он на самом делебыл моим братом, не так ли?

В ушах у Перси заревела тишина, словно он вновь оказался слишком близко к тому месту, где только что разорвался снаряд. Руки, которые он держал в карманах, сжались в кулаки.

— И давно... ты знаешь об этом?

Не глядя на него, Вайатт пожал плечами.

— Я понял это в тот день в хижине, когда ты выбил из меня дурь. Ты ведь тогда чуть не выдал себя, помнишь? — Он криво улыбнулся Перси. — Ты сказал: «Если ты еще хотя бы раз косо посмотришь на своего...» Но вовремя спохватился. И тогда я понял все. Догадка была интуитивной, но я был уверен, что ты хотел сказать «своего брата». Я понял, что ты можешь выбить мне зубы за то, что я издеваюсь над ребенком другого мужчины, но ты лишь пригрозил убить меня, если я хоть пальцем прикоснусь к сыну, которого ты любил.

Перси шагнул к нему.

— Вайатт... — начал было он, но ощущение тяжелой утраты обрушилось на него и заставило умолкнуть.

— Все в порядке, папа. Я никогда не винил тебя за то, что ты любишь Мэттью. Черт, — он коротко рассмеялся, — его любили все, даже мама. — Он прервал свое занятие и вперил в отца взгляд, который, казалось, говорил, что он не потерпит никаких возражений. — Но никто не любил его больше меня. Я хочу, чтобы ты знал это. Я никогда не питал к Мэттью ненависти. Я завидовал ему. В этом ты был прав. Но я завидовал ему не потому, что он такой, каким мне никогда не стать. Я завидовал ему, потому что у него было то, чего не было у меня... того, что, как я думал, должно принадлежать мне. Я наказывал его за то, что он заслужил твое уважение и одобрение, чего не удавалось мне, - а ведь он, как я думал тогда, даже не был твоим сыном. А когда я понял, кто он на самом деле... — Вайатт опустил цилиндрический мешок на кровать. — В общем, это многое объясняло.

Перси так и подмывало схватить Вайатта за руки, не дать ему завязать горловину вещмешка.

— И... с того дня у тебя ни разу не возникало сомнений?

— Нет, сэр, — ответил Вайатт, затягивая веревку. — Особенно после того, как я услышал твое признание в ту ночь. Я вышел в коридор, чтобы извиниться, и тогда случайно подслушал, как вы ссорились.

Перси схватился за спинку кровати, чтобы не упасть.

— Ты... слышал все?

— Угу. Абсолютно. И это тоже многое объясняло.

Перси сделал глотательное движение, безуспешно пытаясь прогнать из ушей оглушительное отсутствие звуков.

— Вот почему... мы с тобой... так и не нашли общего языка.

— О нет, папа, совсем напротив - мы с тобой нашли общий язык единственным возможным способом. И мне не хочется оставлять тебя с мыслью, что это из-за Мэттью у нас с тобой все вышло так, как вышло. Если бы он никогда не появился на свет, это не изменило бы твоего отношения ко мне. Просто по сравнению с ним я выглядел хуже, только и всего. И, как мне представляется, узнав в тот день правду, я обрел брата.