Знак розы

Майлз окунул перо в чернильницу.

— Было решено, что так будет лучше для вас обеих.

Мэри поняла, что он избегает смотреть ей в глаза.

— Решено? Кем? Тобой? Перси? Его матерью?

— Беатриса и Перси здесь совершенно ни при чем. Это предложила Люси, когда я высказался в том духе, что могу отправить тебя в Беллингтон, и уже я решил, что вы должны жить вместе. Думаю, вы вполне подойдете друг другу. У вас много общего. Обе вы небогаты. И тебе не придется страдать, деля комнату с состоятельной особой. Вы - одногодки. Словом, я уже говорил с директрисой.

Мэри сердито уставилась на брата, который склонился над письмом, делая вид, что ничего не замечает. Неужели все мужчины - такие дураки? Много общего, надо же!От Сасси, которая была дружна с поварихой Уориков, Мэри слышала, что эта девица втрескалась в Перси по уши. Он- единственное, что объединяло ее с Люси Джентри. И девчонка увидела в ней ниточку, ведущую в Уорик-холл.

— Еще что-нибудь? — осведомился Майлз, которому, судя по тону, все это изрядно надоело.

Мгновения нежности стали холодным пеплом в камине. Сейчас Мэри испытывала к брату лишь неприязнь. Прижимая к груди альбом, она распахнула дверь.

— Приятного чтения, сестренка, — бросил ей вслед Майлз. — Надеюсь, этот альбом не слишком тебя огорчит.

Мэри заглянула в кабинет.

— Убеждена, что этого не случится: я не верю в проклятия. Собираюсь иметь много детей.

— Поживем - увидим.

Мэри отнесла альбом к себе в комнату и присела у окна, чтобы посмотреть его повнимательнее. Потрепанный переплет был прошит кожаным шнурком, завязанным красивым узлом. Отогнав неясные опасения, Мэри раскрыла альбом на первой странице.

Кое-какие факты уже были ей известны. Другие стали открытием. Сайлас Толивер, прадед Мэри и патриарх клана Толиверов, появился на свет в 1806 году. Ему было тридцать, когда он прибыл в Техас вместе с женой и сыном Джошуа. Годом позже, и 1837 году, у него родился второй сын, Томас Толивер, любимый дедушка Мэри. В двенадцать лет Джошуа умер, упав на скаку с коня. Его оставшийся в живых брат вступил во владение Сомерсетом в 1865 году, после смерти Сайласа. В том же году Томас стал гордым отцом первенца по имени Вернон, будущего отца Мэри. Впоследствии у него родились еще один сын и дочь. Но к тому времени, как Вернон унаследовал Сомерсет, никого из них уже не было в живых. Его брат умер от укуса медноголового щитомордника[6] в возрасте пятнадцати лет, а сестра скончалась во время родов, когда ей было всего двадцать. Ее ребенок родился мертвым, и таким образом Верной стал единственным представителем клана Толиверов.

Хронику сопровождали выцветшие фотографии Толиверов. Мэри внимательно всматривалась в их лица. Все дети выглядели жизнерадостными и здоровыми. Их смерть была внезапной. Вот они живы и полны сил, а завтра их уже нет. Проникнувшись сочувствием к их родителям, Мэри захлопнула альбом и убрала его с глаз долой. А потом, сняв передник и платье встала перед большим зеркалом. То, что она увидела, ей понравилось. Ее, конечно, нельзя назвать невысокой, миленькой и «кругленькой в нужных местах», но Мэри знала, что притягивает мужские взгляды, а ее стройное гибкое тело было предназначено для деторождения. У нее будет много детей - пусть Майлз в этом не сомневается. Отец - да упокоит Господь его душу - может не беспокоиться о том, что обрекает ее на бесплодие или сокращает жизнь ее детей, доверив ей Сомерсет. Проклятия Толиверов не существует. Перси и Олли тоже были единственными наследниками семейного бизнеса. Что же, и над ними нависло проклятие? Разумеется, нет. Мэри провела ладонью по упругому животу и стройным бедрам. А Перси Уорик пусть даже не мечтает о том, что она полюбит мужчину, который не пожелает делить ее с плантацией. Человек, который станет ее супругом, поможет ей продолжить род Толиверов и сохранить Сомерсет для следующего поколения. И сама мысль о каком-то проклятии - полный абсурд.

Глава 8

Атланта, июнь 1917 года

Уложив вещи, Мэри застегнула последний из своих саквояжей, наслаждаясь завершающим аккордом. Хвала Господу, он означал окончание ее заключения в Беллингтон-холле. Учебный год подошел к концу, и она едет домой. Через три дня она ступит на землю родного города, чтобы никогда больше не покидать его, если таково будет ее желание. «А оно будет именно таково», — гневно подумала Мэри, рывком сдергивая саквояж с кровати.

Но куда, ради всего святого, запропастилась Люси? Скорее всего, директриса отослала ее с каким-нибудь поручением. Что ж, если мисс Пибоди полагает, что Мэри готова опоздать на поезд ради того, чтобы попрощаться с соседкой по комнате, то она ошибается.

Мэри выволокла саквояж за дверь и поставила его рядом с остальными, которые должен был забрать привратник. Она уезжала последней. Об этом тоже позаботилась мисс Пибоди.