От размышлений меня отрывает шум в коридоре: визгливые женские голоса поют, хохочут и огрызаются на охрану. А потом дверь распахивается настежь, и камеру заполняет цыганский табор: цветастые юбки и платки, звон украшений, смех, запахи дыма, духов и алкоголя. Тут же становится шумно и тесно, мужики напротив оживляются, три смуглые девицы помоложе бойко им отвечают через окошко – я понимаю в лучшем случае половину слов, не считая мата. Охранник что-то рычит насчёт порядка, но кто б его, беднягу, слушал…
– Ай, красавица! – замечает меня старшая из цыганок, высокая полная тётка в зелёном платье и распахнутой шубе. – Чего одна сидишь, грустишь? А хочешь, на любовь погадаю? Всё-всё узнаешь, Маргарита врать не будет!
Она широко улыбается, демонстрируя зубы – через один золотые. Меня окутывает облако духов, и в запахе чудится что-то про джунгли и диких зверей. Я морщусь и плотнее заворачиваюсь в одеяло:
– Не надо, спасибо.
Она, не слушая, плюхается рядом. Я отвожу взгляд, кажется, на них лучше не смотреть, и не вступать в разговор – загипнотизируют, выманят ценности. Хотя из ценностей у меня с собой только дракон и есть, сумку со всем содержимым, включая телефон, я ещё по приезде сдала «на хранение».
Гошка высовывает нос из-под одеяла и тут же получает свою долю внимания.
– Ай ты какой хороший! Ай, славный! Бахти, ты гляди – будет тебе друг, не скучно будет!
Я только сейчас замечаю у неё на запястье браслет с цепочкой, уходящей под шубу. Гошка боязливо принюхивается, а цыганка извлекает на свет своего питомца – он пухлый, белый и красноглазый, размером чуть больше крысы, и мордочка вытянута по-крысиному. Потенциальным другом он не интересуется совсем, сворачивается клубком на хозяйских ладонях, зевает, демонстрируя полную пасть тонких острых зубов, и укрывается короткими крылышками.
Цыганка укоризненно тычет его пальцем в пухлый бочок:
– Эй, не спи!
Дракон издаёт короткое ворчание и сворачивается плотнее. Удивительно, как можно спать в таком шуме – девицы у двери уже поют хором. Хорошо поют, даром что пьяные, даже мужики затихают.
– Ему не холодно? – интересуюсь я. Чешуя у Бахти только на спине и хвосте, бока и пузо лысые, как у сфинксов. Лапки он поджал под себя, и мне их не видно, но одного взгляда на свернувшееся существо хватает, чтоб появилось желание укутать его потеплее.
– Не бойся, красавица, он парень горячий! Потрогай, а?
Маргарита роняет питомца на колени, ловит меня за руку и прижимает ладонь к драконьему боку – тот и впрямь тёплый, как кружка с горячим чаем, и бархатистый. Гошка ревниво фыркает и суётся поближе, на меня извергается целый водопад слов, из которых я смутно соображаю, что имя «Бахти» означает «счастливый» или «удачливый», а цыганки мирно гуляли, никого не трогали, а менты, ах-ах-ах, придрались к девочкам, слово за слово, сунули в машину, запихнули за решётку… Я машинально киваю, не особенно вслушиваясь, Гошка, звеня цепочкой, взбирается мне на плечи, я глажу Бахти кончиками пальцев – удивительно приятный на ощупь зверь…
– Ты не убийца, – неожиданно чётко и безо всякого акцента говорит Маргарита. Я чувствую жёсткие пальцы на запястье, вскидываю голову, встречаю её взгляд, и она серьёзно повторяет: – Не убийца. Я видела глаза убийц, девочка, у тебя не такие.
Я пытаюсь освободиться, но не выходит. Цыганка переворачивает мою руку ладонью вверх, тычет в неё длинным наманикюренным ногтем.
– Страх вижу, – продолжает она. Пение словно отодвигается на задний план, я слышу каждое слово. – Силу вижу. Огонь вижу, но не смерть. Нет её рядом с тобой, и нет на тебе вины.
Я ошалело хлопаю глазами и снова пытаюсь высвободить руку. Маргарита поднимает голову, и я запоздало вспоминаю, что не надо смотреть в глаза. Но смотрю – у неё глаза тёмно-серые, строгие, и от этого взгляда по спине бегут мурашки. Гошка негромко рычит. Бахти как ни в чём не бывало перебирается на мои колени и сворачивается уже там.
– Говори, – велят мне, и я чувствую, как слово отдаётся в голове вибрацией. А потом…
Говорю. И думаю.
Про школу.
Про зелье.
Про скандал.