Знак Сатаны

— А он, может, вполне вправе считать своим папашей покойного ключника. Вот, к примеру, что ты знаешь о людях из епископского окружения?

Наш ротозей выходит наконец из столбняка.

— Черт, а ведь ничего не знаю… Я и в глаза ни разу не видел ни монсеньора, ни его людей. Говорят, он ведет весьма замкнутый образ жизни. Двадцать лет Сигуэнса правит местным епископатом. Подзадержался в должности, что и говорить…

— Я обязательно должен увидеть его, — говорю я как можно тверже.

— Ну давай сделаем так, — идет на компромисс Пучадес. — Я поговорю с Родриго, и, может быть, мы найдем способ выхлопотать тебе аудиенцию. Дальше действуешь на свой страх и риск — нас в это дело не ввязывай.

— Об этом можешь не беспокоиться. Иди хлопочи насчет нашей встречи. Если я окажусь прав, лавры достанутся тебе. — По рукам?

— Жди моего звонка, — решается наконец наш ретивый страж закона.

Едва он уходит, раздается звонок: Пальяс просит срочно увидеться. Есть новости насчёт Серралады.

— Старый каноник считает, что легенда о Серраладе — сплошь выдумка. Это доска с изображением Страшного Суда — дело рук одного ловкого доминиканца, славно подработавшего на имени Маэстро еще в прошлом веке. Ну, а людям просто нравится верить во всякие бредни.

— Может, и Серралада — сплошной вымысел?

— Этого каноник не утверждает. Во всяком случае, эту картину написал другой человек.

— М-да… Чтобы прийти к такому заключению, к экспертам обращаться не обязательно.

— Легенда умерла. Да здравствует легенда… Есть еще что добавить?

— Представьте… В народе упорно держится слух, что Серралада никогда не состоял в родстве с дьяволом, он — сын епископа Арнульфо.

— Епископа, говорите?

— И весьма известного. Одно из самых громких имен эпохи средневековья. Этот человек своей политикой снабжения города всем необходимым принес Вальделаплане процветание.

— Что еще?

— Вам приходилось видеть развалины древней стены, окружающей нашу дубильню? Так вот, она построена его повелением.

— А мать? Что известно о матери?

— Увы, все то же — сожгли ее на костре. Как ведьму.

— Ну что ж, сегодня мы знаем больше, чем вчера.

* * *

Вечер едва наступает, а затянувшие небо тучи все уже обратили в непроглядную мглу. Сырость черным комком застряла в костях, и я бреду, чертыхаясь и трясясь от промозглого страха, и в каждом коленце бесчисленных закоулков чудятся мне веселенькие сюжеты с оборотными крестами, ведьмами и вампирами. Когда, наконец, я нажимаю на звонок епископского дворца, появившийся тут же служка долго не может оторвать меня от этого замятия. Потом я долго иду какими-то коридорами, и люди в сутанах сменяют друг друга в качестве провожатых. Наконец попадаю в залу, обшитую туфом. У широкого стола — кресла из красного дерева. В мраморных подсвечниках тает церковный воск. На столе все приготовлено для приема.

Епископ Сигуэнса неслышно входит, затворив за собой тщательно задрапированную дверь. Молча указав мне на кресло, приглашает разделить вечернюю трапезу. На вид ему лет пятьдесят, он сухощав, аскетические черты лица не лишены привлекательности.

— Моя ключница, — представляет он подошедшую к нам женщину, пожалуй, его сверстницу по годам; видно, в молодости она была весьма хороша собой.

— Вы ждали меня, ваше святейшество? — с чего-то надо ведь начинать.

— Мой приятель, комиссар Родриго, предупредил меня, что человек, которому он полностью доверяет, просит аудиенцию.

— Весьма ему благодарен.

Тем временем ключница приносит мясо, только что снятое с вертела. Зверски хочется есть, но я стараюсь держаться достойно.

— В понедельник недалеко отсюда убили девушку… Она работала медсестрой.

— Да, да, я слышал. Ужасно. К несчастью насилие перестало быть привилегией больших городов.

— Полиция не позволила прессе вникать в детали, боясь скандала: убийца пил кровь своей жертвы.

Прикрыв глаза, ключница пошатнулась — ей явно сделалось нехорошо.

— Вам плохо, сеньора Марин? — спохватывается епископ. — Ради бога, вы можете нас оставить, мы сами управимся за столом.

Женщина молча качает головой.

— Мне бы хотелось, чтобы святые отцы приняли участие в этом деле, — продолжаю я.

— Да, но… Какое отношение оно имеет к нам?

— Пятнадцать лет назад здесь уже случилось нечто подобное. Прямо на вашей площади какой-то парень напал на проститутку.

— А мне кажется, на улице Бальена, — поправляет епископ.

— Комиссар Пуэртолас добился от журналистов переноса места событий.

— О, вы его видели? Ну как он?

— Живет в одиночестве. Точнее, умирает: у него рак.

— Весьма сожалею, весьма. Мы не всегда находили с ним общий язык, да что делать — такие уж были трудные времена. И все-таки жаль, что он так завершает жизненный путь.

— Я виделся и с Соледад Тибурсио.

— Мне кажется, вы питаете какой-то нездоровый интерес к событиям столь отдаленным и весьма несущественным.

— Пуэртолас признался, что тот парень был сыном… Простите, сеньора Марин — вашим сыном.

Женщина вздрагивает, переводит взгляд на епископа, ища его поддержки. Сигуэнса продолжает хранить полную невозмутимость.

— Иди, Долорес. Я все улажу. А ты пока приберись дома.