Знак змеи

Алешка не просто стал олигархом не меньше волчьего, что еще можно было бы простить. Лешка стал олигархом духа. Олигархом по призванию. Одним из немногих, если не единственным, для которого богатство было не самоцелью, не средством удовлетворения собственных комплексов или политических амбиций, а средством производства. Деньги были нужны ему не для того, чтобы делать новые деньги, и не для того, чтобы играть в большие кремлевские игры, хотя и в них Олень, не святой, еще как играл. Деньги были нужны ему для претворения в жизнь собственных иллюзий о возможности идеального управления, пока хотя бы в масштабах одного отдельно взятого «АлОла», а потом… Кто его знает, на что этот олигарх духа замахнулся бы потом?

Они встретились через двадцать пять лет после детства.

— Волчара! — с тем же мальчишеским присвистом воскликнул Олень, шарахнув его портфелем по голове. Даром что вокруг был не их сталинский двор, а внутренний дворик «Националя», а кожаный портфель стоил на много порядков дороже, чем привезенный из все той же Чехословакии пластиковый ранец с Микки-Маусом, которым Алешка лупил его по башке.

— Олень! Ни хрена себе! Вот так встреча! Ёкэлэмэнэ! Сколько про тебя слышал, хоть бы раз в голову пришло, что ты Алеша Оленев из сорок седьмой квартиры! Ты как меня узнал?!

— Тебя, Волчара, да не узнать! У тебя глаза все такие же!

— Какие — «такие же»?

— Волчьи!

Странно, что Олень его вообще узнал. Два года детской вражды-приятельства не гарантия, что можно узнать друг друга через четверть века. Чего-чего, а встретить Оленя на своем новом олигаршьем поприще он не ожидал. Слышал, конечно, о каком-то Алексее Оленеве. Но поперек дороги Волкову тот прежде не стоял, бизнес-интересы до поры до времени не пересекались (проигранный залоговый аукцион годом позже случился), и совпадение имен на размышления не навело — мало ли Оленевых на свете.

Изобразив радость и распив по случаю встречи бутылочку коллекционного «Бордо», разошлись восвояси. Но оба все поняли — уж слишком наигранной получилась радость встречи двух приятелей детства. Слишком многое осталось не прощенным — не успели вовремя додраться, не сломали носы, не разбили брови, не измолотили друг друга в кровь. Каждый раз в разгар детской, но от этого не менее жестокой битвы к ним в комнату снисходила Оленева мама: «Мальчики, кушать!» — или приходила его мама, и, не решаясь снять старенькие сапожки, чтобы не были видны много раз штопанные колготки, с порога богатой квартиры звала сына: «Пора домой!»

Теперь, каждый раз пожимая друг другу руку, животной интуицией, которая была предельно развита в обоих, чуяли фальшь этой не ко времени вспомянутой дружбы. И оба знали — рано или поздно Волк и Олень должны встретиться на тропе войны. И знали, что борьба им предстоит не на жизнь, а на смерть. Так дерутся не за пакеты акций, не за сферы влияния и не за старые воспоминания. Так, насмерть, дерутся только за женщину или за идею. Идею собственного превосходства.

Женщины, которую стоило бы столь яростно делить, в их жизни не нашлось. Но они дрались за ощущение себя в этом мире. Дрались, попутно сметая с поля собственной битвы роты и полки реальных бойцов этого невидимого фронта.

* * *

В Олене бесила вольность полета. Сам Волков всегда дотошно планировал любую свою операцию, будь то приватизация части госпакета топливного монополиста или охота за необходимой ему коллекционной фигуркой. И, пригнувшись к земле, на мягких лапах, крадучись, начинал свою охоту. Олень же не полз — летел, едва касаясь копытами земли.

И бесил, бесил, бесил!

Бесил всем — внешностью, харизматичностью, даром божьим. И тем, как завораживающе действовал на людей. Стоило любому, даже ненавидящему Оленя, пообщаться с ним минут тридцать, как недавний ненавистник был готов записываться в самые горячие Оленевы сторонники. Рай Оленя был добровольным, к которому тянулись другие. Его, Волчарин, рай был тем же самым раем, только силовым, который ненавидели даже силком осчастливленные.

Порой казалось, Лешка такой же обычный человек, как и он, Волков. И все у него как у людей — ходит, мается, идейки какие-то глупые непросчитанные кидает. А потом — как взлетит, как выбьет из-под копыт одну из своих сногсшибательных фантазий, переворачивающих и рынок, и представление о бизнесе, и представления о возможном и невозможном в этой стране. И даже врагам остается только развести руками: «Олень? Талантлив чудовищно!» Чудовищно! Талантлив! Гениален! А рядом с гениальностью любые способности кажутся минимальными.