После жизнь моя безрадостная на твоих глазах вершилася. Макар бил меня. Следом за тобою два дитятки от голода померли, и после Жоры еще одна девочка от скарлатины полегла. Десять диточек на свет родила, и толечко семеро вас живых. А последнюю сестру, Дашеньку, после тваво ухода добровольцем в Красную Армию рожденную, ты и в глазаньки не видывал, хоть и ближе она тебе всех других твоих сестер-братиков. Как вы с Петенькой летом сорок первого ушли в Армию, к осени призвали и мужа маво Макара Андреича. А через хутор наш шли и шли отступленцы. Не буду сказывать, какими шли они — сам на фронте таких, поди, видывал. И в одном из отступленцев я снова признала Ванечку. Да, сказать правду, и вовсе бы не признала, ежели б не затейливая ладанка с буквочками А да Л, какую в девятнадцатом годе у него видывала. Так жизнь его, родного, измаяла. Гляделся мой Ванечка совсем стариком, хучь и моложе Макара он на добрых восемь годков. Сказывал, стареют быстро там, где он принужден был быть три года до фронта. Чудо, как в живых остался. Но веровал, плохое уж пройдено и сражение честное на войне с фашистами все рассудит по справедливости.
У Ванечки в Москве сыночек остался Андрюшенька, уже опосля его (жирно зачеркнуто) рожденный. И не видел Ванюшка сыночка сваво родного ни разочка. От его имени весточку в Москву отписала, что жив-здоров, но снова не ведаю, дошла ли до супружницы его законной та весточка. Но знаю, когда война скоро кончится и разобьем мы фашистов проклятых, то Бог даст вернуться Ванечке в Москву-столицу и увидеть сваво сыночку. А там уж Бог даст и вам с ним когда-нибудь свидеться. Ладанку свою Ванечка для тебя оставил, про Дашеньку он тогда и ведать не ведал, вот тебе на память и отрядил. Уж вернешься, так с сеструшкою поделите вещицу отцовскую, пока ж на груди с крестом рядом ее ношу и снимать не думаю.
Добрый человек, нас в госпитале вылечивший, обещался передать тебе письмецо мое точно в рученьки, а коли не отыщет тебя, так сжечь и по ветру развеять. Оттого и пишу без утайки. Не суди свою мамку, сынушка. Грех свой изменнический признаю. Но, Бог, меня и девочку мою спасший, знает, что есть на свете такой грех, что и не грех вовсе, и всю жизнь мою беспросветную любила я толечки Ванечку.