– Согласно анамнезу заболевания, её история началась в семидесятом году. Муж Кудряшовой трагически погиб во время самого большого за последние сто лет наводнения в нашем городе. Она тогда ещё студенткой была. В результате психотравмы у неё развилась каталепсия. Проще говоря, она перестала реагировать на окружающих, не входила ни с кем в контакт, самостоятельно не пила, не ела, не чувствовала холода, боли, но самое главное – потеряла способность к самостоятельному передвижению. Знаете, когда-то такое состояние врачи в шутку называли «симптом гипсового пионера». Это когда человеку можно придать любое, даже вычурное положение тела, а он, не прилагая никаких усилий, мог сохранять его неопределенно длительное время. Доктора, которые тогда её лечили, посчитали, что у неё развился истерический вариант каталепсии, а потому длительное время пичкали её большими дозами нейролептиков, транквилизаторов и прочих наших психиатрических прелестей. Но совершенно случайно было обнаружено, что всё это время она была беременна. Представляете, что тут началось? Как только узнали, то, конечно же, сразу всё отменили, но вот каковы были последствия для плода, никто не знает. Да и как дальше складывалась её судьба, я не знаю, только вот лет десять назад её вновь доставили к нам в больницу в схожем состоянии. С тех пор она у нас так и лежит в специализированном отделении для подобных пациентов. Только вот за эти годы клиническая картина заболевания заметно изменилась, и мы поменяли ей диагноз на кататоническую шизофрению. Впрочем, вам это мало о чём говорит… А хотите сами на неё взглянуть? Вас со мной пропустят без всяких проблем.
– Да, – почти в один голос ответили Сонин и Киряк.
– Вот и отлично. Маш, мы сейчас до больницы только дойдем, а ты давай накрывай на стол! – крикнул Никифоров своей жене и встал из-за стола.
***
– Писюн, это ты ко мне пришёл, мой мальчик? – совершенно седая женщина с отёкшим полноватым лицом, улыбаясь, смотрела на доктора Сонина, гладя его по руке. – Пришёл-таки к мамочке, проказник.
С каменным лицом Вячеслав Валентинович терпеливо сносил её ласки.
– А ты, Янка-проститутка, зачем сюда припёрлась? – гневно взглянула Кудряшова на Олесю Сергеевну. – Уходи прочь отсюда к своему Тверду, пусть он тебя воспитывает!
Услышав эти слова, Киряк затаилась, боясь спугнуть удачу.
– Мама, не хочу с ним жить. Я хочу с тобой, – тихонько произнесла она.
– Мёртвая ты, мёртвая… Чего тебе ещё от меня надобно?
– Но, мама, посмотри: я живая, – настаивала Киряк, сама же ужасаясь всей этой клоунаде.
– А я говорю: мёртвая. Разве живая сделала бы такое, как ты?
– А что я сделала, мама?
– Сдохла ты для меня! – прохрипела сумасшедшая. – А писюнчик – живой, он с мамочкой остался. Писюн – молодец…
– Мама, а почему ты называешь меня Писюн? – подал голос, молчавший всё это время доктор Сонин.
– Как почему? – нахмурилась Кудряшова и вдруг громко на все отделение завизжала. – Забыл, что ли, какой свисток у тебя!? Хорошо хоть такой сделали, а то бы совсем без пиписьки ходил!
От этих слов Вячеслав Валентинович не сдержался и, забухав через плотно сжатые губы, быстро отвернулся в сторону, прикрывая себе рот другой рукой. Его бил нервный смех.
– Всё-всё-всё, – закудахтал доктор Никифоров, пытаясь успокоить душевнобольную, – Любовь Николаевна, успокойтесь.
Однако ту было уже не удержать. Бухнувшись на кровать, она изогнулась дугой, вытянула руки в стороны и, замерев в таком положении, стала тяжело хрипло дышать.
– Сестра, аминазин! – крикнул постовой медсестре обеспокоенный врач-психиатр, уже торопливо выпроваживая тем временем из палаты случайных посетителей.
Глава 26
Припарковав свою «Ниву» около старенькой пятиэтажки, Сонин затянул ручник и выключил зажигание.
Киряк сидела рядом, насупившись и виновато поглядывая на мужа.
– Слав, не сердись. Я же не знала, что так получится.
– Ага, – угрюмо произнёс он. – Вот только пойди у тебя на поводу… А Никифоров, наверное, в понедельник от заведующего отделением нагоняй из-за нас получит. Ладно, что произошло, то произошло. Пойдем хоть к Стрелкиным на часок зайдём, раз уж мы в Орёл приехали. Узнают, что были и не зашли, смертельную обиду на нас затаят.
В итоге в гостях они засиделись до позднего вечера, а затем и вообще – остались с ночёвкой.
– Ань, – обратилась к подруге Киряк, помогая той мыть посуду после ужина. – Ты, как я помню, в любой косметике разбираешься?
– Почти, – согласилась та. – А что ты хочешь узнать?
– Понимаешь, тут у меня по одному делу проходит подозреваемая, а у неё дома полным-полно всяких косметических средств совершенно неизвестной мне фирмы. Ещё не выучила её название. Ты глянь, пожалуйста…
Она сходила за своей сумочкой и достала оттуда целлофановый пакетик, в котором находилась небольшая пластмассовая туба.