Знахарь. Путевка в «Кресты»

— У меня ни к кому нет вопросов. — огрызнулся я. И добавил: — Пока нет никаких вопросов. Потом появятся, когда все осмыслю. Когда чуть-чуть попривыкну к тому дурдому, в который попал.

Видимо, прокурор незаметно нажал на кнопку вызова охраны снизу столешницы, потому что дверь в комнату распахнулась и на пороге объявился старшина-вертухай.

— Уведите задержанного, — распорядился Муха, и я, не дожидаясь особого приглашения, поднялся со стула и, заложив руки за спину, направился к двери. Вертухай отодвинулся в сторону, освобождая мне дорогу из комнаты.

— Разин, секундочку, — друг окликнул меня прокурор.

Я остановился в двери и обернулся. Муха уже вылез из-за стола и с портфелем в руке не слеша подошел ко мне. Позади него стоял мой адвокат.

— Вот что еще хотел вам сказать. — Муха нехорошо улыбнулся. — Всего пару слов. — Зловеще так улыбнулся, подлец. — Насчет дурдома. Лучше бы вы и правда угодили туда. Поверьте мне. Уж я-то знаю… Все, уводите его старшина.

Меня ткнули в спину, и я медленно поплелся в свою «камеру-VIP». Не в состоянии хоть немного поверить в то, что сейчас произошло. И в то, что мне довелось узнать о себе. В голове долбила набатом лишь одна фраза. Монотонно и гулко, не желая оставить меня в покое наедине с другими мыслями «Лучше бы вы попали в дурдом».

Лучше бы, Разин, вы попали в дурдом!!!

* * *

Остаток дня я провел словно в бреду. Безучастно валялся на нарах в своей одиночке, тупо глазел в потолок и пытался убедить себя в том, что вся эта грандиознейшая ошибка раскроется уже до конца недели, а еще через месяц я буду вспоминать о своем путешествии в ад с легкой усмешкой.

Убедить не получалось. Не получалось, хоть ты сдохни!

Действительно, «сдохни»… В конце концов, я додумался до того, что решил: если и сегодня меня выведут на «ночные работы», я сделаю вид, будто согласен, дождусь момента и попытаюсь прибить кого-нибудь из ментов. Даже если не на смерть, то искалечить удастся наверняка. А потом будь, что будет. Уж лучше смерть, чем огульное обвинение в убийстве; чем подобное существование; чем постоянное лицезрение довольной прыщавой рожи моего следака.

Вечером я получил еще одну миску баланды. На этот раз я разглядел, что же это такое, внимательнее — жидкий отвар из капусты, в котором плавала рыбья кожура. Хлеба, насколько я понял, сегодня мне больше не полагалось, а свою утреннюю пайку я съел без остатку. Поэтому пришлось довольствоваться лишь тем, что, зажмурившись, выхлебал чуть теплую баланду через край, после чего опять завалился на нары и попытался заснуть.

Какое заснуть! В голову лезла какая-то едкая чепуха, и как я ни желал переключиться хоть на какую-нибудь приятную мысль, все было впустую. Не удавалось даже поразмышлять об Ангелине — как она там без меня? Пытается ли хоть как-то навести обо мне справки? Хоть как-то помочь? Хоть что-нибудь сделать? Или просто сидит отрешенно дома, безразличная ко всему? Голодная и без денег. Ведь она не работает, да и не приучена что-нибудь делать. Не сумеет справиться даже с должностью санитарки. Или уборщицы. Разве что идти на панель, чтоб прокормиться… Я вздрогнул от этой мысли. И до боли ударил кулаком в бетонную стену.

Нет, в голову ничего путного не приходило.

Не знаю даже примерно, сколько же я так провалялся, прежде чем ко мне наконец пришел беспокойный сон. Мягко сказать, беспокойный — мне грезились сплошные кошмары; я несколько раз просыпался в холодном поту… и опять засыпал… и опять просыпался… Пока окончательно не освободился от этого полубредового состояния.

И снова пялился в потолок. И опять донимал себя гнусными мыслями о своем незавидном будущем.

Когда в окошко на двери мне просунули очередную миску баланды и кусок черствого хлеба, я понял, что наступило утро. И даже немного разочаровался, что прошлой ночью меня никто не пытался выдернуть из камеры и потоптать ногами. Все мои планы вцепиться кому-нибудь в горло, а потом быть забитым насмерть благополучно рухнули. Ничего, впереди еще много подобных возможностей.

Я не умывался уже больше двух суток, а моя рожа покрылась жесткой щетиной, но все свои туалетные принадлежности, которые прихватил с собой, я видел в последний раз при входе в ИВС, когда меня фотографировали в профиль и анфас, снимали мои отпечатки пальцев и выдергивали из моих кроссовок шнурки. И после этого передавать мне мыло или зубную щетку никто не собирался. Все равно в камере не было водопровода. Так же как и канализации… Кстати, о ней — то бишь о параше. Я попытался представить, кто же потащит ее выносить. Поведут меня самого под конвоем? Или впрягут в это грязное дело кого-нибудь из моих соседей-бомжей? А может, менты?.. Ха-ха-ха, только не это!

Узнать это мне так и не довелось…

— Разин, на выход!