Знахарь. Путевка в «Кресты»

Дожидаясь, пока нифеля опустятся вниз, я вышел из «спальни» в общий барак и подошел к одной из шконок, на которой лежал мужик, подхвативший накануне воспаление легких. Сука-фельдшер вчера покрутился вокруг него со своим стетоскопом, по частоте пульса попытался определить температуру и поставил диагноз: бронхит. Хотя налицо были все симптомы очаговой односторонней пневмонии. Это пока односторонней. Неизвестно, что будет дальше. Как жаль, что во время «осмотра» не оказалось рядом меня! Когда фельдшер с чувством выполненного долга уже свалил из зоны домой, я объявился в бараке и назначил мужику свое лечение — то, что было возможно в этих условиях. Во всяком случае, остатками уксуса, который я изъял у наркотов, удалось быстро сбить температуру.

Мужик спал. Неспокойно, но спал. На лице выступили капельки пота, на лбу можно было жарить котлеты. Я взял его горячую руку и посчитал пульс — температурка в районе 39. Черт, а уксуса почти не осталось! Завтра пойду в лазарет и возьму на цугундер паршивого дурака фельдшеришку.

Уж меня он послушает. Потому что меня он уважает. Но больше, чем уважает, — боится. Я не дам ему погубить человека.

— Чё ты, Коста?

Как ни старался потише, поаккуратнее, но все же разбудил своего пациента. Ч-черт!

— Спи, Колян. Я так, проверяю. Дай-ка грудину твою послушаю.

Я присел на шконку, задрал Коляну рубаху и свитер, наклонился и приложил ухо к его горячей волосатой груди. В левом легком сильные хрипы. Правое вроде бы чистое. Пока. Если завтра Коляна заставят идти в промзону…

— Эй, а чем это вы там занимаетесь? — раздался у меня из-за спины ехидный мальчишеский голосок. — Хи-хи.

Я резко обернулся и встал. Шагах в пяти от меня с верхней шконки свесил голову один из новеньких, прибывших с малым зимним этапом месяц назад. Зеленый сопляк, я даже еще не запомнил его погоняло. Да и было ли у него вообще погоняло? Единственное, что я знал про него, так это то, что попал он сюда по хулиганке. Вонючий баклан! [20]

— А ты что подумал? — Я подошел к нему и дружески улыбнулся. Мол, понял шутку. Давай шутить дальше.

— Да так… — радостно хрюкнул бакланчик.

Дава-а-ай шутить дальше!

В тот же миг я сграбастал щенка за шкирятник и резко дернул его со шконки. Так быстро и резко, что он не успел даже ничего сообразить. Не успел даже пискнуть, когда вместе с постелью летел со своего второго яруса. Шмякнулся вниз, раскинул по полу костями, перебудил полбарака. И скрючился у меня в ногах бесформенной грудой тряпья и дерьма. Я не поленился пару раз пнуть эту груду ногой, стараясь, чтоб вышло это у меня побольнее.

— Ты, рыла! Ты что имел в виду, падла? Ты у кого что спросил, понимаешь? Не слышу!

— Косты, чито там? — раздался из глубины барака голос с кавказским акцентом.

— Все ништяк. Сам все решу. Спокойной ночи, братва, — вполголоса произнес я и наклонился над продолжавшим валяться на полу слизняком. — Завтра после работы ко мне. Договорим. — И отправился в «спальню», по пути на секунду задержавшись у шконки Коляна. — А ты постарайся уснуть. Спать тебе надо. Завтра на улицу — ни ногой. Бугор что-то вякнет, отсылай сразу ко мне. И лепила [21] появится — тоже ко мне. Поправляйся…

Дверь в «спальню» была отворена нараспашку, но почти весь проем заполнил громила Блондин. Стоял, подпирая косяк, и дожидался меня.

— Чё за хипеж там, Коста? Ты кого-то помял?

— Да. Баклан сопливый, что пришел в марте. — Хрен чего я стал бы докладывать Блондину.

Но меня внимательно слушал и Костя Араб. С нетерпением ждал моего ответа. — Много базарит. Спустил его на пол со шконки.

— Так зови сюда, коли уже спустил. И коли базарит, — пробормотал смотрящий.

— Завтра придет.

— Чего завтра. Давай щас.

«Все равно партия в шахматы прервана», — весело добавил я про себя, но вслух произнес:

— Не надо. Пусть полежит, поменжуется, подумает, о чем его завтра спрашивать будем. А у нас вон, перерыв на обед…

— Как Колян? — поинтересовался Араб, устраиваясь за столом.

— Хреново. Надо лечить.

— Надо. — Смотрящий корявыми пальцами принялся потрошить на дольки чеснок. — Лепилой завтра конкретно займись. Он тебя ссыт.

— Заметано. Завтра, — пообещал я. Больше о Коляне разговор не заводили. Так, болтали о чем-то пустом, по большей мере о воле. Допили чифир, и смотрящий с Блондином сразу уселись доигрывать прерванную партию. Я прибрал со стола и сходил на дальняк [22], по пути задержавшись возле Коляна. Он спал, и я побоялся даже пощупать ему лоб. Не приведи Господь, опять разбужу. Вернулся в «спальню», минуту потоптался у шахматной доски, наблюдая за тем, как развивается партия, и когда уж было решил, что она перешла в эндшпиль, Араб проскрипел:

— Да не стой над душой ты. Не отсвечивай, Коста. Иди вон книжку читай. Или ляг и щеми.

Я завалился на шконку, взял с тумбочки книгу и читал до того момента, пока Блондин и смотрящий не начали новую партию, а в шишковской «Угрюм-реке» Прошка и Ибрагим-Оглы чуть не замерзли по пути в Крайск. Тогда я отложил книгу, отвернулся к стене, оклеенной невесть откуда добытыми на зоне обоями, и попытался заснуть.