Знаки зодиака [сборник; издание 1995 г.]

«Хорошо, хорошо!» — дружно согласились пинфины и резво покатились вперед — как успел заметить Тарумов, они сжимали ступню «в кулак», и на этих пушистых подушечках, совершенно не путаясь во мху, передвигались гораздо легче, чем тяжеловесный землянин.

Тарумов изо всех сил старался не отставать. Кстати, кое–что следовало бы узнать до того, как он сунется в пещеру.

«Кто еще живет в этой пещере?» — старательно проделал он серию жестов, больше всего боясь быть неверно понятым. Но пинфины разом остановились и захлопали глазами, выражая крайнее недоумение. Надо сказать, что делали они это действительно с той выразительностью, на какую не было способно ни одно другое существо во Вселенной. Дело в том, что малыши от природы были чрезвычайно дальнозорки и эволюция наградила их, кроме непрозрачных кожистых век, еще тремя роговыми прозрачными, которые при надобности опускались на глаза и служили естественными очками. Так что, когда пинфины начинали «хлопать глазами», зрелище было впечатляющим, особенно для новичка. Но Тарумов новичком не был. «Кто там живет?» — повторил он.

«Ты сам запретил всем жить в пещере с едой,» — гм, он, оказывается, пользовался тут правом вето. «Где же живут все?» — машинально задал Сергей вопрос, не отдавая себе отчета в том, что он вкладывает в понятие «все».

«Пинфины живут правее, а выше живут…» — жест означал нечто волнообразное, последнее сообщение рождало надежду на то, что они–то и могут оказаться аборигенами, с которыми надо будет договариваться.

«Под кубической скалой живут… — ручки нарисовали несколько концентрических окружностей: что бы это? — А в травяных шалашах возле темного пика обитают невидящие».

Много… Слишком много для аборигенов. А если это животный мир? Ужи, кроты. Кто нибудь идеально круглый?..

Нет. Пинфины не поставили бы их в один ряд с собой. Для этого они слишком рассудительны. Те, что живут в этих светящихся пещерах, — не коренные жители этой планеты-зеленушки. Это самоочевидно. Тогда кто они? Гуманоиды и просто разумные существа, спасенные во время катастроф с их кораблями?

Или попросту пленники?

«Как вы попали сюда?»

Маленький пинфин, не принимавший участия в разговоре, но все время украдкой поглядывавший на Сергея снизу вверх, испуганно шарахнулся в сторону и спрятался за своего товарища.

«Мы полетели… большой корабль. Очень большой. Ваш самый большой корабль. Вы научили нас. Вы послали нас, узнать другой мир. Мы пролетели половину пути. Дальше не помним…»

Пинфин в отчаянии замахал смуглыми пальчиками, исчерпав все известные ему жесты. Но Тарумов уже все понял. Им трудно было решиться на такое путешествие, и в то время, когда он гостил на Ван–Джуде, еще было не ясно, поднимутся ли они хотя бы на исследовательскую экспедицию. Им для этого хватали всего — и уровня культуры и знаний, и умственного развития среднего пинфина, не говоря уже о таких индивидуумах, как этот горе-путешественник. Недоставало им одного — жадного инстинктивного стремления к еще не открытому, не познанному, что всегда отличало людей и поэтому самим людям казалось неотъемлемой чертой всех высших разумных существ.

Пинфины были робки. Но как видно, не все — эти вот полетели…

«Сколько же вас было?» — «Семеро. Но двое уже… исчезли».

Исчезли? Удрали? Погибли? Схематический язык жестов, которым оба владели далеко не в совершенстве, делал эти понятия неразличимыми. А ведь от выяснения этих тонкостей могло зависеть очень многое. Ладно. Тонкости на завтра.

«А где жил… живу я?»

Это ему показали.

Маленькая, идеально правильная полусфера. Такое не могли сделать лапы — только руки. Порода осадочная, тонко-зернистая, люминесцирующая. Впрочем, люминесценция может быть и наведенной. Не это главное. Главное — охапка сухого мха, по–видимому служившая постелью, невероятной плотности циновка (ах да, — здешний мох, высыхая, сжимается вдвое), и под этим импровизированным одеялом — перчатки.

Обыкновенные синтериклоновые перчатки для механических работ, какими Тарумов страсть как не любил пользоваться. Только вот металлические кнопки на крагах выдраны с мясом. Это из синтериклона-то! Но в остальном — обычные старые перчатки, с некрупной, но широкой руки. В них много работали. Здесь? И здесь тоже — рвали проклятый длинноволосый мох. Это видно невооруженным глазом. Тарумов обернулся к своим спутникам, замершим на пороге, и у него невольно вырвалось:

— А где же… он?

Недоуменное мелькание прозрачных и непрозрачных век. Тарумов спросил вслух — надо было перевести. Надо было показать на пальцах — где, мол, тот, что жил здесь до меня и которого вы из–за своей наивности, а может быть и просто невероятной дальнозоркости отождествляете со мной? Что с ним? Погиб? Исчез? Сбежал?

Нет. Он был человеком и, значит не мог сбежать оставив их одних. Если был человеком — не мог.

Тарумов не стал переводить свой вопрос.