Знакомство категории X

— Ты знаешь, он славный парнишка и очень силен по части французского. Я уверена, он пробьется. И мать с ним хорошо обращается. Все дело в отце. Они надеялись, что, когда он свалит, все наладится, но ничего не изменилось. А с ожирением ничего не поделаешь — это у них, видимо, наследственное. Какой футболист, чемпион мира 98-го года, стал лицом «Макдоналдса»? Легкий вопрос для тебя.

— Не знаю.

— Руди точно угадал бы. Ну напрягись хоть немного!

Она обыграла меня за двадцать минут. На секунду воцарилась тишина, мы просто сидели. Весь ковер вокруг нас был усеян разноцветными обертками. С этими «Кволити стрит» у нас проблема: из двенадцати видов нам нравятся только четыре, причем одни и те же; их мы и смели, а коробка все равно кажется полной, хотя есть нам больше нечего. Ее любимые конфеты — из горького шоколада с жидкой карамелью и фундуком внутри, овальные в фиолетовой обертке. Она ест их, как оливки, выплевывая орешки. Говорит, что они все только портят. Чтобы почувствовать себя нужным, я съел их.

— Хочешь, оставайся спать у нас.

Я вспомнил о собаке: лоток чистый, корм у нее есть. И согласился, поглаживая ее ногу. Она отодвинулась.

— Я сказала — спать.

— Почему?

— У тебя завтра съемки в восемь утра, и это будет не софт.

Я вздыхаю, пытаясь изобразить из себя жертву, качаю головой, получается довольно неплохо, даже самому становится смешно. А ей нет. Она сидит не двигаясь. Глубоко вздохнув, закусывает губу и, уставившись на свои коленки, неожиданно спрашивает меня серьезным и даже каким-то напряженным голосом:

— Когда ты был на мне, вначале… ты пристально смотрел мне в глаза. Что ты видел?

— Видел?

— Пару раз парни говорили мне, что, вглядываясь в мои глаза, чтобы дольше продержаться, они что-то видели. Они не могли объяснить, что именно. Знаешь, когда долго смотришь на облако и в какой-то момент начинает казаться, что видишь лошадь или лицо… А ты… Что ты видел?

В ее голосе слышалась неподдельная тоска. Можно было подумать, для нее это очень важно, будто она что-то потеряла и надеется, что я помогу ей это найти. Я закрыл глаза, пытаясь вспомнить свои ощущения.

— Это… желтые точки, они двигаются, а потом замирают, и получается картинка…

— Какая картинка?

— Линия. Скорее даже две линии, что-то вроде перспективы…

— Ты видел это! — воскликнула она, схватив меня за запястье. — Теперь давай опиши мне картинку поподробнее!

— Это что-то… похожее на взлетную полосу.

— Да нет же, — сказала она нетерпеливо, потянув меня за руку. — Это аллея.

Я открыл глаза.

— Аллея?

Она вскакивает, бежит за сигаретой к книжному шкафу, жадно затягивается и поворачивается ко мне — глаза горят.

— Это аллея. На входе маленькая белая калитка, а в конце она круто поворачивает. Платаны. В этом я уверена. Огромные, стоят близко-близко друг к другу, кроны смыкаются в вышине над дорожкой, посыпанной мелкой галькой, сквозь которую проросли трава и мох. Это моя аллея. Моя картинка, мое убежище. Всякий раз когда приходится терпеть какую-нибудь мерзость на съемках, когда мне хочется уйти от реальности, я прячусь там, и у меня получается! Клянусь, получается… Ты сам видел. Я сбежала туда тогда, на площадке, потому что у меня ноги свело судорогой, когда ты приподнял их. Не хотела останавливать съемки.

Я смотрю на нее и не верю. Она меняется на глазах: сначала просто говорит, потом начинает жестикулировать, в голосе и неподвижном взгляде появляется что-то, чего я раньше не замечал. Даже в тишине, которая снова воцарилась между нами, чувствуется что-то новое.

— Но что это? Что именно? Сон, видение?

— Всегда одно и то же: я открываю калитку, прохожу по аллее метров пятьдесят, но чем дальше я иду, тем длинней она становится… И чем трудней и унизительней то, что происходит со мной на площадке, тем длинней аллея и тем отчетливее чувство, что я дома… А в конце я останавливаюсь. Я ни разу еще не доходила до поворота. Не знаю, как выглядит дом. Но он мой, я уверена. Однажды он станет моим. Это единственное, чего я хочу в жизни.

Она тушит сигарету, цепляет ногой карамельку, подкидывает и ловит рукой.

— А может, он существует не в этой жизни. Может, это дом, который ждет меня по ту сторону. Я приближаюсь к нему, когда смерть дышит мне в лицо: на работе, где СПИД и все такое. Меня это не смущает. Если этому суждено случиться только в мире ином, тоже неплохо. Важно одно: когда-нибудь я обрету его. Пошли.

Она ведет меня на кухню, достает со дна коробки из-под печенья ключ, и мы идем к ней в спальню. Она закрывает дверь на два оборота, раздевается за три секунды, как будто одна. Я следую ее примеру и заползаю к ней под одеяло. Почти болезненное ощущение счастья — лежать в постели у нее дома, вдыхать ее запах. Я целую ей грудь, провожу языком по животу, она останавливает меня.

— Ты не хочешь, чтобы я ласкал тебя?

Она отрицательно качает головой.

— Чего ты хочешь?

Она притягивает меня к себе и смотрит в глаза.

— Ты же понимаешь, что дело не в тебе. Я не могу все валить в одну кучу. Больше не могу. Чтобы я возбудилась, мне нужно услышать «Мотор!».