Витя был потрясающий отец. Никакой дистанции не сохранял. Лиза мне однажды сказала: «Поразительно – папа ведь нас совершенно не воспитывал. Но все понятия о жизни, от простых до самых сложных: о добре и зле, что хорошо, что плохо – все пришло только через него». Как он умудрился, не знаю. Моралей он дочкам никогда не читал. И никогда их не наказывал. Особенно это стало заметно, когда Лиза стала ходить по клубам. Со старшей, Настей, мы таких проблем не знали. А тут появилась вся эта ночная жизнь, совершенно неизвестный для нас пласт жизни. Вечером ребенок исчезал в ночном клубе. Я-то спокойно ложилась спать, а Виталий, конечно, не мог уснуть. Очень боялся. Я иногда просила его: «Ты поговори с ней серьезно, как отец. Объясни, что так нельзя». Он всякий раз обещал поговорить. Но вот она приходит, он ее по голове погладит, какие-то две-три нежные фразы скажет – и все… Он был удивительно мягок с детьми, нежен и даже необъективен. При такой жесткости с другими людьми дочерей он не мог даже отругать…»
В 1997 году Соломин как режиссер поставил на сцене Малого театра свой четвертый спектакль (первый случился еще в 1983 году – «Мой любимый клоун» по пьесе его коллеги и друга Василия Ливанова). Причем к своей четвертой постановке Соломин шел долго. После «Клоуна» в нем взыграли режиссерские амбиции, однако в стенах родного театра они не могли найти своего воплощения. Например, Соломин хотел поставить пушкинского «Бориса Годунова», но в Малом на эти планы смотрели скептически. Тогда Соломин решил поставить этот спектакль на другой сцене – в Театре имени Моссовета. Но из этой затеи ничего не вышло: Союз к тому времени развалился, и при Ельцине ставить спектакль по произведению великого русского поэта было просто невозможно.
Потерпев неудачу в Театре Моссовета, Соломин вернулся в Малый, поскольку там ему обещали работу как режиссеру. Однако ждать ее пришлось долго – почти семь лет. Но она все-таки состоялась. Причем это была не драматическая постановка, а мюзикл ленинградского композитора А. Колкера по пьесе А. Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского». В те годы в России наступила настоящая мода на мюзиклы, причем в основном на западные. Однако Соломин решил пойти иным путем: будучи русским человеком, да еще малотеатровцем (а этот театр даже в смутные и продажные ельцинские времена свято хранил русские театральные традиции), он решил обратиться к русской классике.
Мюзикл стал настоящей сенсацией, а режиссура и игра самого Соломина (он играл центральную роль – Кречинского) критикой была названа блестящей. Увы, но никто тогда еще не знал, что именно эта роль станет роковой в судьбе замечательного актера. Но до роковой развязки еще есть время, а пока Соломин возвращается в кино, правда, телевизионное.
Отметим, что в ельцинские времена, когда отечественный кинематограф представлял из себя в основном убогое зрелище, Соломин предпочитал не сниматься. Он нарушил это табу только однажды – когда снялся в фильме «Тесты для настоящих мужчин» (1998), да и то не в главной роли (друг Алексея).
За тем, что тогда, в конце 90-х, происходило в российской культуре, Соломин смотрел с ужасом. Ему, актеру Малого театра, который всегда считался оплотом традиционно русского искусства, было больно видеть, как везде правит бал низкопробное западничество. Впрочем, могло ли быть иначе, если пост министра культуры России тогда занимал откровенный западник Михаил Швыдкой (5 сентября 1948 года
, Дева-Крыса). А как вещает гороскоп: «Во всех поступках Крысы надо искать корыстные мотивы. Если кажется, что она делает что-то бескорыстно, это значит, что выгода не лежит на поверхности, но то, что она есть, это абсолютно точно…»А вот как отзывался в своем дневнике о деятельности Швыдкого герой нашего рассказа – Виталий Соломин:
«Министр культуры замечательно тусовался на юбилее очень и мною любимого мхатовца Станислава Любшина. Который, кстати, выученик школы Малого театра – Щепкинского училища. Но г-на Швыдкого не было на юбилеях ни Элины Быстрицкой, ни Татьяны Панковой, ни Василия Бочкарева, ни Виталия Соломина (все – актеры Малого театра, которого западник Швыдкой избегал как чумного дома. –
Некогда? А на участие в многочисленных телепроектах находится время? Или «Малый театр есть. Но его нет»?
Малый, как и любой другой театр, можно любить или не любить, но это привилегия зрителей и критиков, а не министра культуры. Императорский Малый – то национальное достояние, которое он, именно он, обязан холить и лелеять. Ему за это деньги платят… За любовь и уважение к артистам в том числе.
А министр словно не знает, как они ранимы не только сказанным словом, но и несказанным…».