Знаменитые судебные процессы

В это время генерал Бертой начинает вооруженное выступление. Двадцать четвертого февраля 1822 года во главе отряда численностью приблизительно в пятьдесят человек он захватывает гарнизон Туара, состоящий из… пяти жандармов. Генерал задерживается здесь для того, чтобы отпраздновать столь блестящую победу, а когда на следующий день он подходит к Сомюру, власти города уже вполне готовы к встрече. Гарнизон Сомюра и не думает брататься с заговорщиками. Когда генерал Бертой видит нацеленные на его отряд пушки, он обращается в бегство и оказывается в Ла-Рошели.

И тут карбонарии снова воспрянули духом. Да, Бори находится в тюрьме, но есть же генерал Бертон. Победоносное восстание начнется в Ла-Рошели. Теперь оно намечено на 17 марта.

В это время среди заговорщиков появляется новый человек — сержант Гупийон, тоже из 45-го линейного полка. Он не сторонник полумер: его предложения зажигательны как в прямом, так и в переносном смысле — надо поджечь казармы, перебить офицеров… Гупийона с трудом убеждают потерпеть до назначенного срока.

Однако 17 марта ничего не происходит. Во время отступления генерал Бертон в спешке оставил свой мундир в Сомюре. А чтобы генерал, возглавляющий военный государственный переворот, был одет в гражданское платье… нет, это немыслимо. И вооруженное выступление снова переносится.

Но время уже упущено. Отсрочка восстания подрывает дух сержанта Гупийона. Он раскисает, идет к своему начальству и рассказывает все. Вента 45-го полка арестована в полном составе. Генералу Бертону удается бежать, но его вскоре задерживают. Теперь он находится под стражей в Пуатье, где его в ближайшем будущем собираются судить.

Такова история, в которую оказались вовлеченными четыре сержанта из Ла-Рошели. История заговора довольно безрассудного, где оплошности следовали одна за другой. Заговора наивного, почти ребяческого, который, казалось, мог вызвать только улыбку.

Однако 21 августа 1822 года во Дворце правосудия никто и не думает улыбаться. Совершенно очевидно, что, проводя суд в Париже под тем предлогом, что именно здесь зародился заговор, правительство и король решили сделать процесс показательным с целью запугать бонапартистскую и республиканскую оппозицию.

Обвинительное заключение, составленное де Маршанги, заканчивается словами, полными угроз: ла-рошельский заговор «представляет собой широкий план выступления против трона и против каждой семьи, ибо он несет с собой опасность возрождения ужасов анархии». Кроме того, этот заговор — одно из звеньев международного заговора, подготавливаемого итальянскими карбонариями и русскими тайными обществами.

После выступления представителя обвинения в зале воцаряется тягостное молчание, И если подсудимые выслушали обвинительное заключение совершенно спокойно, то присутствующие оцепенели от страха. Теперь никто не сомневается, что Маршанги сделает все, чтобы заполучить головы четырех сержантов из Ла-Рошели.

Хватит ли мужества и стойкости у этих юношей, которые, вступая в общество карбонариев, поклялись молчать даже под страхом смертной казни? Останутся ли они верны своей клятве? С беспокойством и надеждой вопрос этот задает себе каждый из присутствующих во Дворце правосудия утром 22 августа 1822 года, накануне второго судебного заседания. Поговаривают, что если в ходе рассмотрения дела четыре сержанта признаются во всем, а главное, назовут имена руководителей, то они могут рассчитывать на милость короля.

Начинаются допросы. Первым вызывают сержанта Жан-Жозефа Помье, двадцати пяти лет, уроженца Помье, что в Пиренеях. Молодой человек говорит твердо и убежденно. По всему видно, что он собирается защищать не столько себя, сколько своих друзей. Да, после ареста он подписал свои признания, сделанные генералу Деспинуа, командующему Западным округом. Но теперь он отрицает все.

Председатель суда Монмерк зачитывает показания Помье. Сержант не оспаривает подлинности предъявленного документа, но заявляет, что все было написано под диктовку самого генерала Деспинуа.

— Генерал Деспинуа советовал мне сделать эти признания и обещал, что тем самым я спасу свою жизнь, — объясняет Помье.

— Да как вы могли рассчитывать на спасение, сознаваясь в столь ужасном преступлении? — недоумевает председатель суда,

— Генерал Деспинуа сотни раз угрожал предать меня суду военного трибунала. Он говорил, что если я буду молчать, то через пять дней меня расстреляют вместе с моими товарищами.

Больше от Помье ничего нельзя добиться. Председатель суда переходит к допросу Бори. Жан Франсуа Бори, старший сержант, родился в Вильфранше, округ Авейроп; примерный солдат, оп был ранен в битве под Ватерлоо. В ряды карбонариев его толкнул отчаянный бонапартизм. Высокий, с тонкими чертами лица, этот двадцатишестилетний крестьянский сын много читал и занимался самообразованием; полагают, что именно он — мозг и душа группы.

Бори придерживается той же тактики, что и его друг Помье. Он отрицает все с юношеским пылом, невзирая на полную очевидность фактов, на их неоспоримость.