Знаменитый сыщик Калле Блюмквист играет

– Вот человек, которому суждено поразить тебя прямо в сердце! – крикнул Сикстен, оживлённо размахивая руками.

– Кто твои секунданты? – спросил Андерс, пропустив мимо ушей ужасающую угрозу. Спросил он больше для проформы: он отлично знал секундантов.

– Йонте и Бенка!

– А это мои! – И Андерс указал на Калле и Еву-Лотту.

– Какое оружие ты выбираешь? – спросил Сикстен, строго придерживаясь правил.

Все прекрасно понимали, что никаким оружием, кроме кулаков, дуэлянты не располагают. Но, когда соблюдаешь форму, получается как-то благороднее.

– Кулаки, – как все и ожидали, ответил Андерс.

И поединок начался. Четверо секундантов, стоя поодаль, следили за схваткой с таким волнением, что пот катил с них градом. Что касается бойцов, то они превратились в клубок мелькающих рук, ног и всклокоченных вихров. Сикстен был сильнее, зато Андерс быстр и увёртлив, как белка. С самого начала он ухитрился надавать Сикстену пару крепких тумаков. Но это лишь невероятно разожгло боевой дух Сикстена. Положение Андерса стало угрожающим.

Ева-Лотта закусила нижнюю губу. Калле глянул на неё. Он и сам бы не раздумывая бросился в битву ради неё, но – увы! – на сей раз девчатником обозвали этого счастливчика Андерса.

– Андерс, давай, давай! – упоённо кричала Ева-Лотта.

Андерс теперь тоже не на шутку разозлился и, неистово ринувшись в ближний бой, заставил Сикстена отступить. По правилам, такого рода поединки длились не больше десяти минут. Бенка следил по часам, и оба дуэлянта, зная, что время дорого, из сил выбивались, чтобы выиграть битву. Но тут Бенка крикнул: «Брейк!», и Сикстен и Андерс скрепя сердце повиновались.

– Ничья, – рассудил Бенка.

Сикстен и Андерс пожали друг другу руки.

– Оскорбление смыто, – сказал Андерс. – Но завтра я снова оскорблю тебя, тогда мы сможем продолжить.

Сикстен одобрительно кивнул:

– Это означает войну Алой и Белой розы!

Сикстен и Андерс окрестили свои команды в честь двух известных династий из истории Англии[7].

– Да, – торжественно провозгласил Андерс, – начинается война Белой и Алой розы, и смерть поглотит тысячи тысяч душ и унесёт их в своё чёрное царство.

Эта тирада тоже была взята из истории, и Андерс считал, что она звучит необыкновенно красиво, особенно после битвы, когда на Прерии спускаются сумерки.

Белые розы – Андерс, Калле и Ева-Лотта – торжественно пожали руки Алым – Сикстену, Бенке и Йонте, – и противники разошлись.

Надо сказать, что хотя Сикстен и считал себя вправе обозвать Андерса «девчатником», когда тот прогуливался с Евой-Лоттой, он рассматривал Еву-Лотту как вполне достойного противника и представителя Белой розы.

Трое Белых роз пошли домой. Особенно спешил Калле. Он не находил себе места, если хоть на минуту выпускал из поля зрения дядю Эйнара.

«Всё равно что поросёнка в хозяйстве завести», – подумал Калле.

У Андерса из носа сочилась кровь. Сикстен, правда, грозился поразить его в самое сердце, но всё оказалось не так уж страшно.

– Здорово ты сегодня дрался! – сказала Ева-Лотта восхищённо.

– Да вроде ничего себе, – скромно согласился Андерс, глядя на закапанную кровью рубашку. Дома, наверное, влетит за неё, так уж лучше поскорей… До завтра! – крикнул он и помчался домой.

Калле и Ева-Лотта пошли дальше вдвоём, но тут Калле вспомнил, что мама просила его купить вечернюю газету. Он попрощался с Евой-Лоттой и поспешил к киоску.

– Газеты все проданы, – сказала дама в киоске. – Спроси в гостинице, у швейцара.

Ничего другого не оставалось, и он направился к гостинице.

Возле гостиницы стоял полицейский Бьёрк. Калле ощутил вдруг искреннюю симпатию к коллеге. Правда, Калле был частный сыщик, а частные сыщики всегда на голову выше обыкновенных полицейских, которые частенько оказываются удивительно беспомощными даже при решении простейших задач. Но всё же он чувствовал, что его и Бьёрка что-то связывает. Оба стремились искоренить преступность.

Калле был бы совсем не прочь кое о чём посоветоваться с Бьёрком. Конечно, никто не оспаривал, что Калле Блюмквист совершенно выдающийся криминалист. Но всё-таки ему было только тринадцать. Чаще всего он закрывал глаза на это обстоятельство и, выступая в роли сыщика, всегда представлял себя зрелым мужчиной с острым, проницательным взглядом и небрежно засунутой в рот трубкой. Благонравные члены общества величали его «господин Блюмквист» и оказывали ему всяческое почтение, преступные же элементы, наоборот, боялись как огня. Но как раз сейчас он чувствовал себя всего лишь тринадцатилетним мальчишкой и склонен был признать, что Бьёрк обладает куда большим опытом, которого ему, Калле, увы, недостаёт.

– Привет! – сказал полицейский.

– Здорово! – отозвался Калле.

Бьёрк внимательно посмотрел на легковую машину, остановившуюся возле гостиницы.

– Стокгольмская, – определил он.

Калле стоял рядом с ним, заложив руки за спину.

Не проронив больше ни слова, оба задумчиво глядели на одиноких вечерних прохожих, пересекающих площадь.

– Дядя Бьёрк, – заговорил вдруг Калле, – вот если думаешь, что человек негодяй, что надо делать?

– Съездить ему разочек, – бодро посоветовал Бьёрк.